Доказательство чести
Шрифт:
— А ничего, — отвечал из кабинета Пащенко.
Он то и дело что-то прихлебывал из чашки, наверное, микстуру от сотрясения.
— Гонов пропал. Ни в отделе его нет, ни дома. Молодая жена в шоке. Ребята из уголовки ее поспрошали, пользуясь запредельной простодушностью. Она сказала, что муж ушел вчера в магазин, после чего дома не ночевал. Такое приключалось лишь тогда, когда был на очередном или внеплановом дежурстве. По иным причинам подобных заскоков с мужем не происходило никогда.
— Ну, это она сказала, — попробовал отрезать Копаев. — Сколько их, бедолаг, по чужим бабам теряется?
— В
— Ты Сашке посылку заслал?
— Да. Сегодня днем. Слушай, Копаев, завтра выходной, время перед понедельником есть. Я думаю, что кое-какие мелочи должны всплыть. Во всяком случае, в Исети. «Рыболовы» туда уже подтянулись. — Слыша лишь прерывистое дыхание Антона, Пащенко немного сбросил обороты. — Видишь, как оно получилось. Жалко Рольфа, конечно. Я так привык к этой бестии!..
— Я о Сашке думаю. Он уже почти неделю там.
— Ничего, выдержит.
Пермякова позвали на выход в начале одиннадцатого. Значит, Кормухин появился в изоляторе около десяти. По всей видимости, взбучка, полученная на совещании, не оставляла Кормухина в покое. Он вооружился обидой и очередным компроматом, решил взять свое и добить его, Пермякова.
В тот момент, когда Александр усаживался на табурет, прикрученный к полу напротив важняка из комитета, Яшка Локомотив опускался в кресло, стоявшее в его загородном особняке. Ему тоже было с кем поговорить.
Сорока и Подлиза полчаса назад привезли Гонова. Его взяли в том виде, в каком он был на улице. Майка с изображением кенгуру, заправленная в трико. На ногах сланцы, в руках пакет с литром молока, булкой хлеба и шматком колбасы.
— Оголодал? — поинтересовался Яша.
— Да ты знаешь, сунулся с утра в холодильник, а там мышь повесилась. Пришлось в гастроном бежать. А что за спешка, Яша?
— Никакой спешки, — пояснил Локомотив. — Спокойно выехали, нашли и привезли. Я вот что хотел спросить, Гонов. Ты с Зелинским, подельником своим по убийствам, когда в последний раз виделся?
— В четверг. — Такое узко квалифицированное определение связи его и Саньки Гонову сразу не понравилось, однако возражать он не стал. — А что?
— Ничего особенного, если не считать, что кто-то из вас двоих языком метет как электровеником. Тебе Зелинский перед… четвергом о Кускове ничего не говорил? Мол, встреча была, разошлись как старые товарищи. Дескать, пришлось чем-то пожертвовать, рассказать, как на самом деле события развивались шестого июня.
Гонов покраснел. Все люди, едва успев попасть в экстремальную ситуацию, сразу делятся на три категории. Первые при выбросе адреналина
— Ты что залился, как помидор? — Яша сквозь прищур посмотрел на милиционера. — Смотри, Подлиза, он созрел.
Подлиза принял фразу, обращенную к нему, как руководство к действию, и тут же смел Гонова со стула.
— Локомотив! — взвился сержант. — Да что происходит? Что не так?
— О чем тебе Зелинский на днях на ухо шептал? Говорил о Штуке?!
— Говорил.
— Так. — Локомотив успокоился. — Сядь, сержант полиции. Что говорил?
— Тот Санька в гараже пытал, требовал сказать, кто его подставил. — Гонов испуганно озирался, переводя взгляд с Яшки на двух его людей. — Но, кажется, Зеленый выдержал.
— Прикинь, — Яшка ткнул пальцем в пленника и посмотрел на Подлизу. — Он говорит: «Кажется, выдержал». Это ему Зелинский так сказал: «Знаешь, Гонов, меня в гараже Кусков пытал, но я, кажется, выдержал!»
Гонов слетел со стула во второй раз.
— Слушай, олень, а Зелинский тебе не говорил, что к нему люди из ментовки подходили да о том же пытали? Этому козлу такое запросто могло показаться!
— Нет, Локомотив, он ничего об этом не говорил.
— Напарники, насколько мне известно, делятся друг с другом даже впечатлениями о последней ночи с женой. А мне людишки подсказали, что видели твоего бравого напарника в компании не самого человечного прокурорского работника Екатеринбурга. Неужели Зелинский не сказал своему сослуживцу и другу, о чем он беседовал в такой компании?
— Да ты боевиков насмотрелся. Это в них насчет последней ночи с женой!.. Нет, Яша, клянусь, нет!.. Кому эти проблемы нужны?! — Ухо болело, но Гонов терпел. — Да зачем ты меня-то спрашиваешь? У Сашки поинтересуйся. Это к нему Кусков наведывался, а не ко мне. Я-то тут при чем?
Чего Локомотив не терпел, так это предательства. Гонов только что перевел неприятность с себя на товарища, и это казалось ему совершенно нормальным явлением. Если он после двух оплеух готов продать любой интерес, то что будет говорить в кабинете, когда над ним зависнет пара оперов со стажем работы по пятнадцать лет? Локомотив этого не хотел, но Гонов, вместо того чтобы прикрыть подельника и молчать, стал подличать, сглупил, сказал о том, что Кусков говорил с Зелинским, а не с ним. Мол, с него и спрос. Казалось, что обоснованно заявил, а на самом деле сдулся. Вот так с ними все и случается… Им кажется, что это конец, а он и в самом деле близок.
— Ладно. — Яшка вздохнул и посмотрел на Подлизу. — Проводите его на выход.
Ферапонтов, идущий последним, обернулся в дверях.
Локомотив утвердительно качнул головой и, не отводя от Сороки взгляд, крикнул Гонову вдогонку:
— Чтоб молчал у меня до самой могилы!
Гонов выполнил его приказ уже через тридцать минут.
Еще через два часа Антон почувствовал, что его ведут.
А ведь подставить Пермякова не так просто! Пащенко сказал бы, что невозможно, если бы этого не случилось. Собственно, он так и заявил через несколько часов после ареста Александра.