Доказательство чести

Казанцев Кирилл

— Антон, ты где?

— В центре.

— Нужно встретиться.

— Через полчаса у нашего кафе.

Это заведение находилось неподалеку от спорткомплекса, где Копаев, Пащенко и Пермяков совсем недавно играли в футбол. Антон сел в машину, попетлял по городу, убедился в том, что его не ведут, и подъехал к кафе.

За столиком сидел прокурор в костюме, а у дверей, обидчиво поджав хвост, скучал Рольф — немецкая овчарка.

— Ты чего это с собаками по городу шляешься? — удивился Антон.

Пащенко махнул рукой.

— Моя к матери

на два дня собралась, псину не с кем оставить. Короче, Меркулов доработался до головной боли и температуры, — сообщил прокурор.

— Что так?

Оказалось, что вездесущий, никогда не отдыхающий Меркулов закончил чистку стоматологических клиник. Теперь на столике перед Копаевым и прокурором лежал список из двухсот сорока фамилий. Девять десятых из этого числа были вычеркнуты рукой Меркулова с его же пояснениями. Из общего числа тех, кто за последние полгода производил протезирование зубов с использованием драгоценных металлов, в первую очередь были исключены женщины. Их оказалось больше всего. Семьдесят шесть. Пусть изменил, в постели с другой бабой застукала, но не могла мужняя жена, пусть и гражданская, теряя зубы, волочь его по песку вместе с панцирной сеткой, привязанной к ноге, чтобы утопить!..

Вторую группу Меркулов решил исключить на том основании, что ветераны Великой Отечественной войны вряд ли станут заниматься уничтожением полицейских стукачей.

— Третья категория оказалась самой малочисленной, — сказал Пащенко. — В ней всего пять очень важных персон: мэр города, начальник судебного департамента, начальник ГУВД, при них член Союза писателей России Заякин и руководитель Сибирского отделения «Яблока» Подвышников.

— Меркулов алиби проверял? — съязвил Антон.

Полицейских, таможенников, сотрудников ФСБ и налоговых инспекторов оказалось восемь.

Оставалось восемнадцать.

— Пятеро из этих золотозубых судимы, — подвинув лист так, чтобы на виду оставались лишь эти восемнадцать фамилий, продолжил просветлять ситуацию Пащенко. — Остальные перед законом чисты. На отработку уйдет не менее недели. Какие будут предложения?

Копаев тяжело вздохнул и стал рисовать на бумаге рожицы. Он мог ошибиться со сроком установки протеза. Это подтвердила и экспертиза. От года до двух месяцев. Если бы знать, что эксперт именно так определит возраст имеющейся части протеза, то этих результатов можно было бы и не дожидаться.

— А что вы хотите? — удивился тот, увидев возмущение Меркулова. — Этот фиксатый тип может быть как диетчиком, так и обжорой, нервным человеком, имеющим привычку скрипеть во сне зубами, или меланхоликом, открывающим рот раз в день, когда просит продать ему молока.

Все правильно. Антон любит мясо, а этот растяпа, теряющий на ходу зубы, может оказаться поклонником манной каши. Но это полбеды. Зуб на песке мог оставить любой из отдыхающих граждан, в приступе голода укусивших шампур. Рана на руке Рожина могла образоваться совершенно иным способом, нежели тем, о котором догадывается прокурор.

При любых других обстоятельствах

этот принцип поиска возможного преступника, дающий конец нити, ведущей к разгадке ареста Пермякова, можно было забыть. В лучшем случае — оставить на потом. Когда будут отработаны все версии, включая межгалактическое вмешательство. Но сейчас обстоятельства складывались так, что обломок золотого моста, хранящийся в вещдоках Меркулова, был той самой печкой, от которой приходилось плясать. Ведь арест Пермякова явно не укладывался в рамки борьбы с оборотнями в погонах. Во всяком случае, в ладоши по этому поводу еще никто не хлопал.

Копаев скользил по списку беспомощным взглядом и с тоской думал о том, как плохо сейчас Пермякову. Естественно, с ним обращаются так, как он того не заслуживает. Сотрудникам УИН совершенно наплевать, кто сидит во вверенных им помещениях. Раз попал туда, значит, так ему и надо. Антон хорошо представлял себе характер Сашки и был почти уверен в том, что тому уже перепало дубинкой по ребрам. Копаев представил, как это могло выглядеть, и заметил, что его рука, лежащая на списке, начала дрожать в бессильной ярости. Пермяков там, а они, двое здоровых, умных мужиков, друзья, не в силах сделать ничего, что приблизило бы его свободу.

Водя взглядом по бумаге с комментариями Меркулова, оперативник УСБ вдруг замер и напрягся.

— Что? — мгновенная стойка Антона не ускользнула от внимания Пащенко.

— Назови еще раз фамилии милиционеров, задержавших Кускова в универмаге.

Антон и сам знал эти фамилии! Ему нужно было, чтобы Пащенко стал соавтором открытия!

— Гонов и этот… Как его?.. Тьфу ты, черт!

Копаев ждал, и прокурор понял, что подсказки не будет. Он напрягал память, хотя совершенно не понимал, зачем Антону это нужно.

— Зелинский, — наконец-то бросил он. — Точно. Сержант милиции Александр Сергеевич Зелинский.

Копаев рывком придвинул к нему лист и ткнул в список пальцем. Под его ногтем значилось: «Зелинский А.С., 2-я ст. п-ка, 30. 04. 2013 г.».

— И ты в это веришь? — растерялся Пащенко.

— А ты веришь в то, что Пермяков вымогал дом?

Рольф с тоской во взгляде смотрел на то, как его великий хозяин вставал из-за столика. Сегодняшний день был одним из самых счастливых дней в жизни пса. Великий хозяин взял его с собой. Да не просто позволил побрызгать на куст, а посадил в машину.

— На черта он нам сдался? — поинтересовался Копаев.

— «Волгу» стеречь.

Свою машину Антон оставил у кафе.

До отдела вневедомственной охраны Центрального района они доехали довольно быстро, всего-навсего за десять минут.

— Зелинский сегодня отдыхает, — заявил дежурный. — Он вчера работал.

Пащенко кивнул, вышел и вернулся в машину, где его ждал Антон.

— Зелинский сегодня отдыхает. Он вчера работал, — повторил прокурор слова дежурного. — Где может отдыхать одинокий вневедомственный охранник? Дома. Или у бабы. В любом случае нужно ехать на улицу… Где он живет?