Доклад Юкио Мисимы императору
Шрифт:
В ту долю секунды, которая предшествует удару кинжала, ничто – никакая мысль, никакой довод рассудка не может вмешаться; для знания и оценки ситуации нет ни времени, ни достаточного пространства. И все же рассудок знает, что именно он является разницей между реальностью и верой. Но от знания никогда не было никакой пользы, а тем более оно бесполезно сейчас, когда слепота реальности и слепота веры готовы столкнуться друг с другом. И они сталкиваются в то мгновение, когда стальной клинок вонзается в мой живот. Меня пронзает страшная боль.
Какой покой и умиротворение испытывал бы я, если бы боль была единственной реальностью в это мгновение.
– Это и есть сеппуку?
В голосе слышалось скучное человеческое удивление. И эти жалкие слова я должен выслушивать, испытывая смертные муки?! Несмотря на боль, я чувствовал комичность ситуации.
– Глупец, ты всю жизнь лелеял амбициозные мысли о сеппуку, и вот теперь твои руки выполняют абсурдные действия, следуя твоим командам. Они настойчиво осуществляют твою волю, – ты должен прилагать неимоверные усилия и стараться сохранить жизнь, чтобы умереть.
Да, именно это и есть сеппуку.
Каждая мышца, каждый нерв, каждая частица моего существа, находившиеся до сих пор под защитой инстинкта самосохранения, взбунтовались против меня, своего хозяина, который совсем потерял голову. Руки отказывались повиноваться безумцу, который вонзил клинок в свои внутренности. Мои кишки подняли мятеж против меня, пытаясь всеми средствами изгнать сталь, которой я хотел перерезать их. Змея жизненного начала, обитающая у основания спинного хребта, в приступе ярости подняла голову и, словно кобра, раздула свой капюшон. В глазах у меня потемнело, я чувствовал, что моя воля парализована нестерпимой болью.
Я был на грани отчаяния, еще немного – и я мог бы, пожалуй, отказаться от своих намерений. Реальность приказывала мне сдаться, прекратить свои действия, внутренний голос призывал меня сопротивляться. Но я не должен был слушать его.
– Я сам протестую против собственных действий!
Мне показалось, что этот крик вырвался у меня. Но на самом деле вместо этих слов из моего рта потекла на колени слюна. Я бросил взгляд вниз и увидел свою перепачканную кровью руку и торчащий в ране кинжал. И кинжал, и рука сильно дрожали.
Я не ожидал, что мое тело окажет столь сильное сопротивление. Мои руки враждовали друг с другом. Левая в отчаянии вцепилась в правую, заставляя ее сжиматься вокруг скользкой рукояти кинжала. Мои глаза недоверчиво наблюдали за тем, как рана миллиметр за миллиметром постепенно растет и кинжал медленно приближается к пупку, разрезая ткани живота. Енидоси необходимо было подбодрить, чтобы он быстрее продвигался к центру живота. Чувствуя, как силы покидают меня, я смотрел на показавшееся из раны острие кинжала, окровавленное, в желтых капельках жира.
Мышцы живота судорожно сокращались, внутренности были залиты тошнотворными панкреатическими соками и содержимым вскрытой двенадцатиперстной кишки. Отвратительная жидкость сочилась из пищевода, и я задыхался от ее зловония. Неимоверным усилием воли я подавил приступ тошноты. От судорожных спазмов рана открылась еще больше. С изумлением я наблюдал за тем, как мои кишки начинают вываливаться из меня, словно клубок червей. Я почувствовал сильные диарейные позывы в прямой кишке. Кинжал выскользнул из моей руки, он сделал свое дело и больше не был нужен мне. Мои внутренности вывалились наружу, но экскрементам путь был надежно закрыт ватным тампоном. Так вот зачем моя хитроумная
– Да, именно для этого. И вы прекрасно это знали, когда выполняли мое распоряжение.
Из моей груди вырвался вздох, похожий на предсмертный хрип.
– Тщетная предосторожность. Она не помешала мне испустить кровавую мочу, которая испачкала мою набедренную повязку.
– Вы думаете, это моча? Но, быть может, это жидкость совсем другого рода. Может, это липкий альбумин вашей спермы.
– Зачем вы продолжаете мучить меня?
– Это доставляет мне огромное удовольствие. Это – наш половой акт, о котором я всегда мечтала. Я мечтала насладиться вашей болью.
Может быть, именно волны наслаждения, которое в тот момент испытывала моя мучительница, заставляли меня страдать? Боль овладела моими чувствами и волей. Моя голова неудержимо клонилась на грудь. Я разглядывал свои внутренности, которые из разверстой раны ниспадали мне на колени. Взор туманился, глаза застилала кровавая пелена.
– Вас утомила моя страсть, – промолвила Кейко.
– Какой отвратительный запах…
– Разве вы не узнали его? Вы же бывали в морге и видели вскрытие трупов, помните? Это запах анатомируемого трупа. Взгляните на себя. Ваше лицо приобрело желтоватый оттенок, вы уже мертвы, и поэтому ваши внутренности издают такую вонь, какая обычно стоит на скотобойнях и в сортирах.
– Отвратительное зловоние жизни.
– Радуйтесь тому, что вы покидаете эту зловонную жизнь.
– Но что за шум? Мне кажется, я слышу, как кто-то стонет.
– Да, это ваши стоны. И вы будете еще долго стонать, потому что не предусмотрели главного, вы не назначили кайсаку-нин, человека, который должен был бы обезглавить вас. Он положил бы конец вашему поединку со смертью. Вы забыли об этом?
– Я не хочу, чтобы меня оставляли один на один с болью. Я надеюсь, что кто-нибудь…
– Кто-нибудь? Вы говорите о вашей верной тени и палаче, который всегда находится у вас за спиной с занесенным над вашей головой мечом?
– Да, я хочу, чтобы он наконец нанес удар! Удар!
– Вы упустили кое-что существенное. Вы говорите о мятеже, но где же ваши сообщники? Где заговорщики? Где составленный вами для них сценарий мятежа? Ночной бумагомаратель, вы слишком долго были один, и ночь отложила отпечаток на все, написанное вами, смысл ваших слов стал темен и неясен. Вы заставили мудрую, как зеркало, женщину, которую ваше собственное отражение называет патриотизмом, наблюдать за вами. Но этого еще недостаточно, чтобы превратить фантазию в реальность. Я – пуповина, которая надежно привязывает вас к жизни. Оглянитесь вокруг. Это место интимной близости. Спальня, зеркало, кровать. Здесь есть все необходимое для занятия любовью, кроме обнаженного возлюбленного, в глазах которого отражалось бы ваше неистовое желание насладиться им. Ваш сценарий предусматривает реальность крови, зловонные раны и обезглавленные трупы. Ваша жизнь могла бы закончиться здесь, в этой театральной фантазии. Кровь прекрасно стимулирует порнографию, даже если ее проливают только в своем воображении. Я могла бы освободить нас обоих от жестокости вашего кинжала. Описание последней минуты в вашем сценарии смерти легко изменить. Даже теперь сделать это еще не поздно. Вы могли бы испытать предсмертные ощущения только в своем воображении и продолжать жить до преклонного возраста, как делают современные прагматики. Оглянитесь вокруг…