Доктор 4
Шрифт:
— Вот представь, что так себя зашивать надо всё время, пока тренируешься. — Поясняю Арабу и Саматову свои личные ощущения в момент того инсульта. — Оно мне надо? Такой ценой нарабатывать достаточно паразитный и бесполезный лично для меня навык? И, кстати, сразу. Давай вместе вычислять: как изменится психика? Если человек из-под палки вынужден так себя насиловать ради чужих интересов? Тренировка, ещё раз, крайне неприятна и очень болезненна.
— Ты говоришь, крайне неприятные ощущения? — задумчиво повторяет за мной Араб, что-то рисуя.
— На уровне физической боли. Очень ильной физической боли, только на уровне мозга. Не
Ещё через пятнадцать минут расспросов Араба, которые внимательно слушает и Саматов, определяем для себя (я об этом как-то не задумывался):
в моём случае, алгоритм такого воздействия, судя по конкретному разовому опыту, делится на два этапа. Первое — диагностика. Проще всего испортить то, что у конкретного человека и так барахлит. Например, спровоцировать инфаркт у того, у кого и так предынфарктное состояние. Или инсульт у аналогичного. Или оторвать тромб в вене у того, у кого он и так образован.
Второй этап — непосредственное внесение угнетающих изменений.
После определённого анализа, прихожу к выводу, что в коридоре мне сказочно повезло, что всё сработало. Либо, стресс действительно открывает невиданные ресурсы. Однако управлять этим осознанно, с моей точки зрения, нельзя.
— Ну хотите, давайте меня на приборе об этом же расспросите, — предлагаю. — Чтоб убедится, что я говорю правду. Я не возражаю. Тем более, сам к вам пришёл.
— Я вижу, что ты не врёшь, — хмуро говорит Араб. — Смущает только то, что, по факту, практически возможность такого воздействия существует. Оказывается. Ты же сам вон… Но никак изучить её не можем, поскольку в нашем с тобой случае единственное задокументированное воздействие носит стихийный характер и направленной тренировке, судя по твоим словам, почти не поддаётся.
— Ну-у, тренировать, наверняка, можно, — осторожно напоминаю. — Но только каждый раз через боль прорываться… Кто согласится? И ради чего? Нам это очень надо?
— Не надо, — отрицательно качает головой Араб. — Не тот случай. Ты не наш сотрудник, войны нет… На твой вопрос: если тренировка связана с постоянным преодолением сильной боли, для психики это не бесследно.
— Чем чревато в итоге? — с интересом спрашивает Араба Саматов.
— В зависимости от индивидуальных особенностей, — поворачивается Ара к нему. — Психики. Но в любом случае, ничего хорошего. А то и вплоть до самого плохого… Не хочу даже рассматривать все возможности. Оно как рефлекс будет нарабатываться. И мало ли как подсознательно сработают у тебя мозги на двухсотой тренировке? Когда тебе из раза в раз больно, а мозг стремится эту боль любой ценой прекратить?
— А вокруг люди, — подхватывает мысль Араба Саматов, — которым ты этой болью обязан и подсознательно их уже можешь почти что ненавидеть?
— Точно, — кивает Араб. — Так что это не наш метод.
Покрутив проблему с разных сторон ещё минут несколько, приходим к выводу, что лично я больше помочь ничем не могу.
— Но спасибо и на этом, — серьёзно говорит Саматов, задерживая мою руку в своей при прощании. —
— А ты?
— А мне ещё тут есть сегодня чем заниматься.
Дома застаю Лену, вооружившуюся листом ватмана и рисующую на нём непонятные фигуры. Чуть присмотревшись, узнаю в рисунке очень грубую схему своей квартиры.
— Что творишь? — подхожу сзади и хлопаю её ладонью по тому месту, по которому она обычно лупит нас с Аселей.
— Да вот, планировку анализирую и думаю, что добавить, что убрать, — она не обращает внимания на мой хлопок. — Ребёнок это такая штука, что лучше подумать о дооборудовании заранее.
— Кстати, хотел спросить после этого двухэтажного номера в отеле. Тебе после твоих хором тут со мной не дискомфортно? Нет ощущения, что не так просторно и достаточно скромно всё?
— Мелкий, я умею в отношениях ценить сами отношения, а не любую внешнюю атрибутику. Которая, кстати, внутреннему содержанию самих отношений может вообще не соответствовать! — Лена отрывается на секунду от ваяния своего чертежа, окидывая меня задумчивым взглядом. — Это я тебе даже по своему первому браку говорю…
— Ух ты. Как редко встретишь такое пренебрежение к материальному в современных меркантильных женщинах модельной внешности, — смеюсь, обнимая Лену сзади.
— Эй. Это ты кого меркантильной назвал? — Лена взмахивает волосами, которые легко касаются моего лица.
— Шучу, шучу…
— А если серьёзно, Мелкий, то одна из самых поучительных историй на эту тему, которую я слышала в своей жизни, это «СКАЗКА О СТАРИКЕ И РЫБКЕ», будешь смеяться… Знаешь, я далеко не дура. И как минимум по одному из своих дипломов понимаю, что остановись Старуха из этой сказки на любом из промежуточных этапов, она бы, вместо разбитого корыта, осталась бы с чем-то более материальным. Как минимум — лубяной терем. Или изба? Что там было?
— Да там в финале и на дворец были варианты, — припоминаю сюжет сказки. — Но по-моему тут диплом не нужен, чтоб это понимать.
— Точно. Как вариант был дворец, — покладисто соглашается Лена, не отрываясь от чертежа. — Но есть ещё и второе слагаемое.
— Что-о-о? — тороплю её, поскольку она держит паузу.
— Идеальная совместимость в наше время совсем не так часто встречается. — Серьёзно говорит Лена, повернувшись ко мне и оставив наконец свой чертёж. — И я эту совместимость ценить умею. Вне зависимости от меркантильного антуража, в котором эти идеальные отношения реализуются. Чмок. И с высоты своего опыта и второго брака я понимаю, что если это твой человек, его надо хватать за руки и держать. И никуда не отпускать. А уж в каком доме это происходит, пф-ф-ф… Мелкий, это такая рутина и мелочь! Пошли в спальню? Спина устала, на кровать хочу… У меня есть семья одна знакомая, они вместе около пятнадцати лет. Какое-то время они ко мне ходили на терапию как к психологу. Вот там муж вначале пил. Они поженились, у него были проблемы с алкоголем, которые постепенно углублялись. Он бывший спортсмен, она о его склонности к алкоголю и не знала вначале: ну выпил, ну перебрал… Но когда они стали жить вместе, это всплыло. Вначале это было регулярно по пятницам…