Доктор Данилов на кафедре
Шрифт:
— Студентов, — ответил Данилов, понимая, что отделаться от настырного Самошкина без скандала вряд ли удастся.
Его не хотелось вообще, и, кроме того, здесь были студенты, которым преподаватель (пусть и свежеиспеченный, не слишком-то опытный) просто обязан демонстрировать умение бесконфликтного решения любых спорных ситуаций.
— Вы со студентами посещали реанимационный зал?
— Да.
— Осматривали больных?
— Отчасти. — Данилов почувствовал, что долго сдерживать раздражение не удастся, и пару раз глубоко вдохнул — вроде как должно сработать успокаивающим образом.
— Все же осматривали? —
— Знаете, что я вам скажу, уважаемый? — Данилов намеренно не добавил фамилии, чтобы хоть как-то выразить свое отношение к происходящему. — То, что вы адвокат, еще не дает вам права интересоваться тонкостями учебного процесса и мешать ему, задерживая нас здесь своими вопросами.
— Вы уже третья студенческая группа, которую я вижу выходящей из реанимации.
— И что с того? — полюбопытствовал Данилов. — Все студенты, приходящие на кафедру анестезиологии и реаниматологии, проводят определенное время в реанимационном зале. Это часть учебного процесса. Вас что-то не устраивает? Обратитесь в Министерство.
— Куда и к кому мне обратиться, я решу сам, — с достоинством ответил Самошкин, продолжая съемку. — Если я правильно понимаю, то студенты не просто проводят время в реанимационном зале, а изучают истории болезни и осматривают больных… Я правильно понимаю?
— Правильно, правильно, — подтвердил Данилов. — Учебный процесс в клинике, главным образом, из этого и состоит.
— Прекрасно! — обрадовался Самошкин. — Итак, вы только что признали, что студенты получают доступ к конфиденциальной информации, составляющей врачебную тайну. Так ведь?
Данилов наконец-то начал догадываться о том, куда клонит адвокат.
— Ее можно использовать в учебном процессе, — сказал он.
— Можете назвать разрешающий закон или статью гражданского кодекса?
— Разумеется, не могу, это по вашей части.
— А почему же тогда утверждаете? На каком основании?
Данилов выругался про себя. Вот ведь, гад, так и норовит в угол загнать.
— На основании того, что так везде принято, — ответил он. — Явно есть соответствующие законы, как же без них?
— Снова посоветуете мне обратиться в Министерство за разъяснениями?
— Почему обязательно туда? — пожал плечами Данилов. — Можно и в ректорат. Там, я думаю, тоже смогут ответить на ваши вопросы. На этом наш разговор окончен?
— Еще минуточку! — не попросил, а приказал адвокат.
— По-моему, уже больше чем достаточно, — ответил Данилов и пошел вперед.
Ему ничего не осталось, как шагнуть в сторону освобождая проход.
— Я привлеку вас к ответственности за разглашение врачебной тайны! — кричал он в спину Данилову. — По части первой статьи 137 уголовного кодекса! Незаконное распространение сведений о частной жизни лица, составляющих его личную или семейную тайну, без его согласия…
— Плавали — знаем! — не оборачиваясь, ответил Данилов. — До двух лет!
— Он больной, — тихо констатировал кто-то из студентов.
— Здоровых в наше время почти не осталось, — ответил Данилов. — Вымерли, как динозавры…
Отпустив группу, он позвонил Журавлеву и рассказал ему про адвоката.
— Этот Самошкин у меня уже в печенках сидит, — пожаловался заведующий отделением. — Сначала донимал, просил дать папаше «легкий наркоз». Я ему сказал, что их не бывает, бывают короткие операции,
Легкий наркоз — как? Половинными дозами, чтобы все чувствовать, но не в полную силу? А какой тогда тяжелый? Это выходить из наркоза можно легко или тяжело, но сам наркоз не может быть таким.
— Урологов он тоже достал по полной программе, в итоге аденомэктомию [48] ему делал сам Бортников…
Бортников заведовал урологическим отделением. Считалось, что руки у него золотые, и вроде как считалось по праву.
— Дед Самошкин, что удивительно, весьма приятная личность — спокойный, дружелюбный, не скандальный. В кого сынок таким уродился — загадка! Вчера терроризировал дежурную бригаду — ломился в дверь и требовал, чтобы врачи с сестрами показали ему свои дипломы и сертификаты. Ну не …ак, а? Кто с дипломом на дежурство ходит? Вы видели хоть раз такое?
48
Аденомэктомия — операция по удалению предстательной железы.
— Нет.
— И я не видел! И все снимает на свой телефон! И каждый раз предупреждает какого-то хрена! «Я веду запись!»
— Кажется, так полагается, — не очень уверенно сказал Данилов. — Если не предупредить, то съемка считается скрытой, а это не то противозаконно, не то не годится в качестве доказательства на суде. Вы там поосторожней с этим гавриком, Анатолий Михайлович. Такое впечатление, что он хочет сделать себе имя на наших костях.
— … ему в зад, а не наши кости! — огрызнулся Журавлев.
— Я образно, — улыбнулся Данилов.
— Я тоже, — ответил Журавлев. — Никогда, знаете ли, на мужиков не тянуло. Тем более на таких… Не волнуйтесь, мы подстраховались со всех сторон. Главный в курсе, деду особое внимание. Вчера Раиса Ефимовна приходила на совместный осмотр, сегодня Яна забегала. История болезни там просто шедевральная, комар носа не подточит. И вообще, после того как пять лет назад у меня в отделении умерла мать депутата Коцюбинского, меня уже ничем испугать нельзя. Во всяком случае, так мне кажется.
— Мать депутата? — удивился Данилов. — В нашей больнице? А почему?
— А вы его самого спросите, — посоветовал Журавлев. — Бабку привезли по «Скорой» в кетоацидотической коме, [49] из которой она так и не вышла. Запущенный случай, и возраст за восемьдесят. А о том, чья она мать, мы узнали уже постфактум. Что тут было… Громы, молнии, бочки гнева и реки ярости. Главный чуть не обкакался со страху, мне тоже досталось. Не уберегли, понимаешь ли, мать такого сына! А почему она при жизни толком не лечилась и наблюдалась в обычной районной поликлинике, этого никто не знает. Хочешь заботу о мамаше проявить — делай это, пока она жива, что толку после смерти ножками топать да слюной брызгать…
49
Кетоацидотическая кома — острое осложнение сахарного диабета первого типа, угрожающее жизни пациента.