Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место
Шрифт:
Охранник Саша был очень миролюбивым человеком, сорокалетним инженером из Липецка, которого обстоятельства вынудили работать охранником в Москве. Он разве что карандаш мог бы сломать.
— Я бы попросил…
— Попросил — это уже хорошо. Это — вежливо, — похвалил Данилов. — Адекватному человеку многое можно разъяснить, а неадекватные в дополнительной информации обычно не нуждаются.
Они с минуту помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
— А как моя жена? — почти вежливо спросил мужчина.
Столь резкая перемена в поведении собеседника совершенно не удивила Данилова. Он с детства усвоил, что,
— Ваша жена в порядке. Она находится в реанимации, куда переводят всех рожениц из операционного блока. У нее была довольно сильная аллергическая реакция на медицинский клей, но нам удалось ее снять. Реакцию. Сейчас ваша жена спит. Вы можете уходить.
— А что ей можно передать?
— Негазированную воду, нежирный куриный бульон, картофельное пюре на воде. Справа на стене висит список… Но вообще-то у нас неплохо кормят. Все, было очень приятно познакомиться, но теперь я должен идти — меня ждет работа. Успехов!
Для порядка Данилов наступил хаму на вторую ногу, но не так, как на первую, а совсем легонько, для острастки, после чего повернулся и неторопливо пошел прочь. По звукам за спиной он понял, что оппонент двинулся к выходу.
В коридоре приемного отделения Данилов столкнулся с Юртаевой, выходящей из санитарной комнаты. Холодная вода помогла — по лицу Елены Ивановны нельзя было сказать, что она плакала.
— Где он?
— Ушел восвояси, Елена Ивановна. Я сам рассказал ему о клее, заменив анафилактический шок на аллергическую реакцию. Он ничего не сказал. Все нормально. Пойдемте работать.
Они направились к лифту.
— Хорошо, что я пригласила вас с собой. — Юртаева нажала на кнопку вызова лифта. — Иначе… Спасибо, Владимир Александрович.
— Не за что. В конце концов, я столько провозился с этой дамой, что имел полное право на краткую и содержательную беседу с ее мужем.
— Как подумаю, что мне завтра с ним общаться… — погрустнела Юртаева, входя в лифт.
— Все будет нормально, Елена Ивановна. В крайнем случае пригрозите, что сообщите в окружное управление образования о его поведении.
— Это подействует? — Юртаева недоверчиво посмотрела на Данилова.
«А она красивая, — подумал Данилов. — Как я раньше не замечал? Одни зеленые глаза чего стоят. Правда, нос слегка вздернут, но от этого лицо приобретает особый шарм. Особенно когда под этим носом такие чувственные губы».
В оценке женской красоты Данилов был сильно пристрастен. Почти всех женщин, которые были ему симпатичны, он считал красивыми. И наоборот — автоматически причислял всех стерв к уродинам.
Глава четырнадцатая
ШКОЛА ЗЛОСЛОВИЯ
— Лет десять назад московские врачи официально зарабатывали куда меньше водителей московских автобусов. Как-то раз один из докторов высказал свое недовольство разницей в зарплатах водителю автобуса, вторые сутки лежавшему в нашей реанимации с нестабильной стенокардией. А тот ему ответил: «Дело в том, доктор, что если мы тут все к утру сдохнем, вам ничего не будет. Отпишетесь, и все! А мне за одного-единственного человека, попавшего под колеса моего автобуса, придется в тюрьму садиться. Риски у нас с вами разные, потому и зарплата тоже разная».
Громко смеяться над своими же бородатыми байками —
Сахарову нравится считать себя всесторонне развитой личностью, которая на голову выше всех окружающих. Он играет на гитаре, поет, пишет стихи. Сахаров сведущ в гомеопатии и иглоукалывании. На заре туманной юности он недолго проработал директором одного из многочисленных центров восточной медицины. Владельцу центра хватило двух месяцев для того, чтобы понять свою ошибку и выгнать Сахарова.
Сахаров ушел в блок кардиореанимации шестьдесят пятой больницы, где со второго дежурства начал конфликтовать с другими врачами. Доктор Сахаров очень страдал от того, что его труд не оценивался государством по достоинству, и пытался своими силами всячески компенсировать недостающее. За счет пациентов, разумеется. Реанимация — это не обычное отделение, где люди лежат неделями и с каждым пациентом врач может раз десять встретиться и рассказать, что докторам очень мало платят. В реанимации больной лежит считаные дни, а затем переводится в отделение. В худшем случае — в патологоанатомическое. Очень трудно доказать пациенту, лежащему в реанимации, и его родственникам, что ты — не просто очень хороший, а самый лучший доктор, заслуживающий дополнительной материальной стимуляции. К тому же в отделении от поступления до выписки пациента ведет один врач, а в реанимации врачи ежесуточно сменяются. Дополнительная сложность с точки зрения «ментальной обработки» пациентов.
Но как говорится, умный человек всегда и везде отыщет возможность, а дурак попросту полезет напролом. Сахаров выбрал второй путь. Заступая на дежурство, он начинал громко возмущаться тем лечением, которое проводилось пациентам в предыдущие сутки, и вносил свои изменения, очень важные и нужные. Иначе говоря, давал понять пациентам, что он о них заботится и готов принять благодарность. Разумеется, изменения, вносимые доктором Сахаровым, были не особенно важными. У Ростислава Юрьевича, так звучно звали Сахарова, хватало ума не отменять жизненно важных препаратов и не экспериментировать с их дозировками. Изощрялся он только со второстепенными препаратами.
Многие пациенты ему верили. Сахаров выглядел представительно — лысина, очки, животик, говорил медленно, веско, пересыпая свою речь медицинскими терминами.
Однако на коллег и администрацию весь этот цирк не подействовал. Ростислава Юрьевича несколько раз предупредили о недопустимости подобного поведения, а когда убедились, что предупреждений он не понимает, предложили тихо и мирно убираться на все четыре стороны. По собственному желанию.
Сахаров отказался и продолжал гнуть свою линию. Тогда коллеги при полном одобрении администрации устроили ему парочку неприятностей, на которые главный врач реагировал объявлением строгого выговора с занесением в личное дело. Лишь грядущая угроза позорного увольнения по статье вынудила Сахарова подыскать другую работу. Сменив около десятка мест, Сахаров в итоге осел под крылом у Вознесенского, с которым когда-то вместе учился. Факт совместной учебы с шефом давал Ростиславу Юрьевичу возможность чувствовать себя немного выше остальных врачей отделения анестезиологии и реанимации. Коллеги не возражали — они откровенно потешались над Сахаровым. Без шута в коллективе скучно.