Доктор Данилов в сельской больнице
Шрифт:
— Да? — нейтрально ответила она, хотя должна была видеть, кто ей звонит.
— Ты уже дома? — первым делом поинтересовался Данилов, потому что на втором гудке могла включиться и беспроводная гарнитура в автомобиле.
— Уже дома. — Тон у Елены был ровным, но холодно-отстраненным.
«Злится», — определил Данилов.
— Если тебя обидела моя сегодняшняя шутка, то…
— Это пустяк, не заслуживающий внимания. Куда больше меня обидела другая твоя шутка.
— Какая именно? — насторожился Данилов. — Насчет чего?
— Насчет того, что ты меня
— Не надо так, Лен. — Данилов переложил телефон из правой руки в левую и улегся поудобнее, понимая, что разговор будет долгим. — Ты выскажи мне все, что хочешь, только не обобщай и не забирайся слишком далеко. Давай предметно, по пунктам.
— Данилов, ты что, напился? — ахнула Елена.
— Ну… выпил сто грамм, было дело, — подтвердил Данилов, не сильно занижая дозу выпитого. — Сосед угостил виски. Хороший человек, кстати. Приедешь, я вас познакомлю.
— Я к тебе больше не приеду! — выкрикнула Елена срывающимся голосом. — Работай неделями, пей с соседями, трахайся с соседками! Мне нет до тебя никакого дела!
— Почему? — опешил Данилов.
— Потому что тебе нет никакого дела до меня!
В трубке коротко запикало — Елена отключилась.
— Интересно получается, — сказал потолку Данилов. — Мне, значит, нет до нее дела. И при чем тут соседки? И как мне теперь себя вести: хранить после таких рекомендаций супружескую верность или же пойти и выполнить распоряжение любимой супруги буквально?
Потолок молчал.
— Вот выбью из Денисыча два дня выходных и поеду в Москву, разгонять грусть-тоску, — пообещал в пространство Данилов. — Заодно и посмотрю, как там дела при новом мэре.
Долгожителя Жулкова, как и предсказывала Елена, на этот раз действительно попросили из мэров. Правда, до масштабных кадровых перестановок пока не дошло, новая власть только осваивалась и примеривалась. Данилов старался следить за столичными новостями не только в ожидании удобного момента для возвращения, но и для того, чтобы не чувствовать себя оторванным от малой родины.
Глава одиннадцатая
СМЕРТЬ В ПРИЕМНОМ ПОКОЕ
Данилов проснулся в половине восьмого, когда санитарки дружно загремели ведрами по больнице, возвещая начало нового дня.
В Монаковской ЦРБ врачи, обладавшие по дежурству правом отдыха, но не сна, спали открыто, не таясь от администрации. Да и как тут так не делать, если торчишь на работе по нескольку суток подряд?
Врачи отделения анестезиологии и реанимации спали по очереди с дежурными медсестрами, чтобы не оставлять отделение без присмотра, тем более что не все пациенты были подключены к мониторам. Данилов предпочитал спать во вторую смену, в промежутке с четырех до семи часов, ему казалось, что так лучше — просыпаешься к началу нового дня и начинаешь совершать новые дела.
Сегодняшние подвиги обещали быть не слишком героическими: 5 пациентов в отделении (2 диабетика, уже выведенных из своих коматозных состояний, мужчина, которому вчера доктор Крамсалов удалил полный камней желчный пузырь, женщина с трансмуральным крупноочаговым инфарктом
Из пятерых самой тяжелой была инфарктница, а самым беспокойным — немного оклемавшийся алкаш, которому сразу захотелось выпить, но ему не давали. Алкаш обиделся и начал качать права, громко, на все отделение. Заодно стал приставать к дежурной медсестре Тамаре, делал ей непристойные предложения и пытался ущипнуть за соблазнительные округлости.
— У нас таких обычно привязывают, доктор, — намекнула медсестра Данилову.
Тот сразу же вспомнил, как сам лежал связанным в психиатрической больнице, и сказал:
— Я с ним сначала поговорю, может, обойдемся без связывания.
— Ой, не думаю… — усомнилась медсестра, но спорить не стала — доктору виднее.
Студент или интерн Данилов начал бы с увещеваний и уговоров, но доктор Данилов благодаря накопленному опыту понимал, что ласковым словом здесь ничего не добьешься или будет обратный эффект — хулиган распояшется пуще прежнего. Поэтому пришлось прибегнуть к древнему испытанному способу, сомнительному с деонтологической точки зрения, но действенному и практически безотказному.
— Чё скажешь, дохтур? — осклабился алкаш, увидев Данилова. — Ты лучше ничего не говори, а спиртиком поделись. Сами небось ведрами хлещете, а больному человеку ста грамм жалеете. Эх, а еще медицина…
— Слушай, Коля, — тихо и проникновенно сказал Данилов, глядя в серо-голубые глаза алкаша, — если ты сейчас же не уймешься, я тебя усыплю. Навсегда… Понял, нет?
— П-почему «н-н-авсегда»? — Выражение лица Коли мгновенно из глумливого сделалось серьезным.
— Чтобы ты не создавал проблем. У меня нет ни времени, ни желания тебя уговаривать. Проще усыпить. Напишу потом, что сердце не выдержало — и все. Так что смотри сам, рыпнешься еще хоть раз — хана тебе. Я предупредил.
— А как же клятва, доктор? — пролепетал Коля.
— Если бы не она, я бы тебя уже усыпил, а так даю шанс. Последний шанс, Коля.
Ободряюще потрепав алкаша по плечу, Данилов ушел в ординаторскую. Коля притих и больше не возникал, только опасливо косился на шприц в руках медсестры, когда та делала ему уколы. Косился, но ни о чем не спрашивал, рук не распускал и называл уже не козой, а сестричкой.
Утренняя пятиминутка в отделении никогда не затягивалась дольше двух-трех минут. Заведующий Олег Денисович сам изъяснялся кратко и всех сотрудников приучил к тому же:
— У меня с десяти часов начинается «конвейер». Две хирургии, одна травма.
«Конвейер» означал идущие подряд друг за другом операции.
Это означало, что Данилов сегодня трудится в реанимации — доводит до ума, то есть до перевода в отделения тех, кто уже лежит, разбирается с новенькими и следит за пробуждением тех, кого привезут из оперблока.
— Большие операции? — спросил Данилов, чтобы представлять, сколько примерно будет отсутствовать заведующий.
— Опухоль желудка, грыжа, перелом голени, повтор.