Доктор Джекил и мистер Холмс

Эстелман Лорен

Дворецкий, ответивший на звонок Шерлока Холмса, полностью соответствовал той части здания, перед которой мы стояли. Высокий, представительный, с шевелюрой белоснежных волос и крайне бледным худощавым лицом, державшийся необычайно прямо, имевший вид одновременно горделивый и смиренный – словом, человек, привычный к услужению и исполняющий свои обязанности с достоинством и знанием дела. Он взял двумя пальцами визитку, предложенную Холмсом, осторожно поднес ее на расстояние дюйма к своим слезящимся голубым глазам и продержал так значительно дольше, нежели требовало прочтение единственного нанесенного на нее имени. Наконец поклонился, на удивление бодрым голосом предложил нам войти и подождать, взял наши шляпы, пальто и трости, развернулся и бесшумно двинулся по выложенному плиткой залу

к филенчатым дверям. Он заворил их за собой со звуком не громче вдоха.

Зал, в котором мы ожидали, был не особо вместителен, однако отсутствие размаха здесь с лихвой компенсировалось роскошью отделки. Изящные занавеси приглушали проникавший через окна свет. Справа от нас, в углу, за четырьмя добротными на вид деревянными и обитыми сатином стульями, которые выстроились в ряд закругленными спинками к стене, скромно стоял на тумбе превосходный бюст Гёте из красивейшего мрамора. Упомянутая стена и противоположная ей были увешаны равным количеством масляных холстов в подобающих позолоченных рамах, и картины эти показались мне знакомыми. Некоторое время я разглядывал их, пока наконец не понял, что они выполнены в той же манере, что и полотно, виденное нами в комнатах Хайда. Быть может, то был дар его покровителя?

– Когда речь идет о лучших полотнах Дега [8] , слова «впечатляюще», пожалуй, будет недостаточно, – изрек Холмс, словно откликаясь (я уже давно не удивлялся невероятной проницательности моего друга) на то самое слово, что в этот миг как раз пришло мне в голову. – А вот эти стулья принадлежат эпохе Людовика Четырнадцатого. По крайней мере, три из них. Четвертый – копия, хотя и очень хорошая. Должен заметить, что любезный доктор – жизнелюб, в натуре которого неустанно ведут борьбу колоссальная ответственность, присущая его профессии, социальный статус и некоторая тяга к запретному. Людовик Четырнадцатый представляет стабильность и респектабельность, а Дега олицетворяет авантюризм и склонность к риску. При подобном сочетании он – сущая находка для шантажиста.

8

Эдгар Дега (1834–1917) – французский живописец, видный и оригинальный представитель импрессионизма. Своим замечанием («impressive» – «впечатляюще») Холмс как раз и обыгрывает название направления, в котором работал Дега.

Холмс собирался сказать еще что-то, однако двери плавно открылись, и вошел дворецкий.

– Доктор Джекил примет вас сию минуту, джентльмены.

Он провел нас через короткий коридор с огромными окнами и негромко постучал в простую дверь, которой этот коридор заканчивался. Приглушенный голос пригласил его войти. Дворецкий вошел, однако оставался там ровно столько времени, чтобы доложить о прибытии гостей, после чего отступил в сторону и впустил нас. Затем он удалился, закрыв за собой дверь.

Мы оказались в кабинете, три стены которого, за исключением двери, от пола до потолка были заставлены различной толщины книгами в красивых переплетах; судя по изрядно потрепанным корешкам, ими и вправду постоянно пользовались, а не держали, как это случается, для интерьера. Названия книг в основном были медицинскими и научными, кое-какие относились к области закона, однако на полке рядом с дверью я заметил и собрание сочинений Гёте в оригинале, подтверждавшее явный интерес хозяина к творчеству великого поэта. Большую часть единственной стены, не уставленной книгами, – напротив двери – занимали два французских окна. Они выходили на небольшой дворик, выложенный плиткой и засаженный кустами роз. И если бы не серая громада каменного здания, призрачно вздымавшаяся из тумана на расстоянии метров десяти, вполне можно было бы подумать, что мы оказались в загородном поместье в нескольких милях от Лондона.

– Шерлок Холмс, – задумчиво произнес человек, вышедший, чтобы поприветствовать нас, из-за стоявшего перед окнами огромного письменного стола эпохи империи Наполеона I. – Не думаю, что мне знакомо ваше имя. – Они с Холмсом обменялись рукопожатием.

– Зато я определенно слышал о вас, доктор Джекил, –

отозвался мой друг. – Позвольте представить вам доктора Уотсона, вашего коллегу.

Я ответил на твердое рукопожатие хозяина. Он был высок, почти так же, как и Холмс, и для пятидесятилетнего мужчины сохранил на удивление хорошую фигуру. Черты его лица были точеными, глаза – голубыми и твердыми (в противоположность того же цвета слезящимся глазам у его слуги), а вьющиеся каштановые волосы подернуты серебром на висках именно так, как желали бы большинство мужчин на пороге старости, хотя везет в этом лишь немногим. Гладко выбритое лицо Джекила было широким, но не грубым; особенно обращали на себя внимание высокие скулы, правильный нос и большой, словно вылепленный рот. Если и можно выглядеть на четверть миллиона фунтов стерлингов, то Генри Джекилу это удавалось в полной мере, вплоть до последнего двухпенсовика. Однако, с удивлением отметил я, хозяин дома все еще был в халате, хотя время уже близилось к двум часам дня. Впрочем, как ученый, он, наверное, подобно Холмсу, привык работать в предрассветные часы, ставя химические эксперименты, а потому вставал поздно, – так что больше к этому вопросу я не возвращался. Под глазами у Джекила действительно были мешки, да и вид у него в целом был изнуренный, что как будто свидетельствовало о правильности моей гипотезы.

– Чем обязан вашему визиту? – спросил он у Холмса.

– Насколько я понимаю, вы знакомы с человеком, который называет себя Эдвардом Хайдом, – начал Холмс. Его манера говорить неожиданно сменилась с вежливой на холодную. Вдобавок в тоне моего друга зазвучала также и некоторая официальность, весьма схожая с той, что напускают на себя хорохорящиеся детективы Скотленд-Ярда, с коими он сам частенько конфликтовал.

– Могу я узнать, почему вас это интересует?

При всей видимой прямоте и искренности Джекила поза его все же казалась напряженной, словно он знал наперед вопрос, который собирался задать мой друг. С другой стороны, этот человек лишь недавно проснулся и, возможно, еще не обрел должную ясность восприятия. Рассудив подобным образом, я успокоился.

– Хайд проявил интерес к небольшому имению под Лондоном, – спокойно объяснил мой друг. – Он назвал вас в качестве поручителя. Продавец нанял нас, дабы выяснить, способен ли этот человек заплатить требуемую сумму.

– Понимаю. – Доктор отвернулся и уставился в окно. – Странно, что в данном случае решили привлечь третью сторону. Согласитесь, что в конторе по продаже недвижимости вполне могли бы с тем же успехом проделать это самостоятельно.

– Речь идет о весьма значительной сумме. Наш клиент не желает рисковать и прибег к услугам специалиста. Когда у вас течет крыша, для ремонта нанимают плотника.

Джекил не возразил.

– Так вы знакомы с упомянутым джентльменом? – повторил вопрос Холмс.

– Да.

– Могу я узнать, в каком качестве?

– Мы друзья.

– А давно ли вы знаете друг друга?

– Думаю, год. Может, дольше.

– Как вы познакомились?

– Нас представил общий приятель.

– Могу я узнать имя этого приятеля?

– Нет, не можете.

– Очень хорошо. – Сыщик неохотно кивнул. – А когда вы с Хайдом виделись в последний раз?

– Думаю, я ответил на достаточное количество вопросов. – Джекил повернулся к нам. Его голубые глаза были холодны как лед. – Сэр, вы презренный лжец! – воскликнул он. – Ваш клиент вовсе не тот, за кого вы его пытаетесь выдать! А Хайд в жизни не собирался покупать никакого имения под Лондоном! Не знаю, чего вы надеялись добиться этим фарсом, но я определенно не намерен помогать вам! Пул! – Он дернул шнур звонка над столом.

В следующий миг появился старый дворецкий.

– Да, сэр?

– Пул, проводи джентльменов до дверей. Нам больше нечего обсуждать.

– Да, сэр. – Пул поклонился и, подняв брови, повернулся к нам.

– Мне жаль вас, доктор Джекил, – холодно произнес Холмс. – Несчастен тот человек, кто не узнаёт друга, когда видит его. Пойдемте, Уотсон. – Он развернулся и пошел перед почтенным слугой.

– Ну, доктор? – начал мой товарищ, когда мы уже направлялись домой в кэбе. – Что скажете о нашем последнем достижении?