Доктор Голубев
Шрифт:
Ерёмкин подмигнул Пескову, огляделся. В зал стали входить врачи.
— Извините, — заговорил он скороговоркой, — мне полковник Саляревский поручил выступить. Я вижу, мы с вами солидарны. Он идет, я не хочу, чтобы нас видели вместе.
Ерёмкин поспешно ретировался. Этот разговор несколько ободрил Пескова. «Стало быть, я попал в точку. Есть надежда».
— Как живем, старина? — услышал он голос Саляревского.
— Видите, сижу на скамье…
— Не будем плакаться в жилетку, — прервал Саляревский и тотчас обратился к другому, к третьему,
Песков не успел уловить его настроения. Вообще-то он никогда не доверял Саляревскому, зная, что у того на неделе семь пятниц, но сегодня важен каждый голос.
«Начальство — это одно, а что скажет коллектив, осудит меня или отнесется ко всему сдержанно, — вот что главное».
В зале становилось шумно. Песков по голосам узнавал многих товарищей. Ему не хотелось оборачиваться, показывать свое лицо. Он сделал вид, что готовится к выступлению, углубился в свои записи.
— Вот он сидит!
— Какой прибитый!
— Жаль старика!
«Жалеют — это хорошо», — подумал Песков. Он еще больше опустил плечи и склонил голову, Теперь он ни о чем не думал, только прислушивался к разговорам за спиной.
— Я не сторонник мгновенных выводов, — говорил полковник Размазанов — начальник глазного отделения.
«Все-таки Размазанов — подходящий товарищ. Он в душе на моей стороне. Он сам такой, как ныне любят говорить, «переставший работать над собой». Я не один. Среди врачей, сидящих сейчас в зале, есть такие, как я, как Размазанов. Удар по мне — удар и по ним. Надо, чтобы они это поняли».
— Товарищи офицеры! — раздалась команда.
Песков по привычке поднялся, вытянул руки по швам.
— Садитесь, пожалуйста, — послышался незнакомый, немного сипловатый голос.
В зале с минуту стоял шум, двигались стулья, а затем сразу же наступила непривычная тишина.
Первым к столу тяжелой, неторопливой походкой прошел грузный, высокий генерал.
Увидев его красное крупное лицо, красную шею, в которую врезался ворот кителя, и блестящий серебряный погон, Песков на мгновение почувствовал страх. Это был начальник медицинского управления. Его приезд придавал особую значительность происходящему.
Начальник управления, генерал Луков, Пухов, Саляревский сели за стол. Песков не сводил с начальника управления глаз, стараясь понять, как он настроен.
Начальник управления облокотился о стол, обхватил большими красными руками подбородок и шею и, метнув в зал короткий взгляд, опустил голову.
Песков видел, как генерал Луков спросил что-то у начальника управления, должно быть разрешения начать. Тот, не глядя, кивнул головой. Генерал Луков встал, быстрым движением одернул китель. Открывая совещание, он напомнил о свободе критики, о борьбе мнений, без которой не может развиваться наука.
«Зачем он это говорит? — с раздражением думал Песков. — Это и так всем известно».
— Перед нами конкретный случай, — сказал генерал Луков. — Он является ярким примером
Начальник управления бросил на Голубева изучающий взгляд и остался, как показалось Пескову, не совсем доволен.
Голубев вышел на трибуну, положил перед собой историю болезни, прикрыл ее руками и начал докладывать.
«Как он развязно держится, — думал Песков, — не смотрит в историю, желает произвести эффект». Песков старался не слушать, что говорил Голубев, но все же невольно улавливал смысл. И хотя Голубев говорил просто, говорил правду, Пескову было противно каждое его слово.
— …Тогда же ночью приехал начальник отделения, — говорил Голубев, — и поставил правильный диагноз… Но консилиум не согласился с моим предложением…
«Тебя, мальчишку, не послушали», — тотчас мысленно ответил Песков.
— …И лишь повторный, расширенный консилиум решил оперировать больного…
Песков прислушался. Зал молчал, только сзади донесся еле уловимый шепот: «Он, знаете, очень похудел». Песков догадался, что эти слова относятся к Голубеву. «Меня жалеют, а ему сочувствуют».
Голубев закончил совсем неэффектно. Песков напряженно вслушивался, как отзовется аудитория. Врачи веля себя весьма сдержанно. Правда, было много вопросов, но они носили характер специальный — интересовались температурой больного, анализами крови, посевом мокроты и тому подобным.
— Теперь, если вопросов больше нет, прошу выступать, — сказал генерал Луков. — Отталкиваясь от этого случая, расскажите и о других недостатках, мешающих нашей медицине двигаться вперед. Итак, кто желает выступить?
Зал молчал. Песков понял, что наступил его черед. Он попросил слова. Поднимаясь с места, он покосился на президиум. Начальник управления откинулся на спинку стула, скрестил руки на животе и наблюдал за ним. Песков старался не выдать своего волнения, спокойно поднялся на трибуну и оглядел зал. Все смотрели на него с любопытством и ожиданием. На один миг он потупил взор. Надо было спасать свою репутацию, любой ценой поддержать свой авторитет.
— Я начну с учения Ивана Петровича Павлова. Гм… Не так уж много осталось нас, людей, имеющих честь быть его учениками. Здесь, пожалуй, я да полковник Размазанов. С огромной благодарностью вспоминаем мы своего великого учителя.
Он сделал паузу, стараясь уловить, какое впечатление произвело начало. Зал внимательно слушал. Майор Дин-Мамедов ткнул локтем сидевшего рядом с ним Голубева и что-то шепнул ему. Песков заметил, как ехидно покривились толстые губы Дин-Мамедова.
— Иван Петрович был энергичный, вечно молодой, — продолжал Песков. — Лекции читал удивительно интересно, сопровождая их яркими примерами и опытами. На его лекциях актовый зал бывал битком набит. С других курсов приходили.