Доктор Вера
Шрифт:
— Это ответ мне?.. Понял, Вера,— сказал он, вставая.— Я это предвидел.— Он улыбнулся. Улыбка получилась болезненная, кривая.— Предвидел, но, как говорится, не мог не доложить.
Не суди меня, Семен. Я не смогла, не совладала с собой. Все это получилось как-то непроизвольно. Я вскочила, взяла в ладони его голову, наклонила к себе, поцеловала сухие, растрескавшиеся губы. Сильные мужские руки обняли меня.
— Вера, ты...
Но там, за шкафами, вдруг поднялась суетня. Мудрик кричал: «Где полковник?» Голос Стальки, которая все-таки ухитрилась удрать из операционной, отчетливо
— В чем дело?
— Подъехали... У дверей топчутся. Стучат,— доложил Мудрик.
— Оружие разобрали?
— Порядок полный, товарищ полковник.
Когда я вышла, действительно был полный порядок. Женщины были отведены в глубь подвалов, мужчины с топорами, ломиками и еще каким-то противопожарным инструментом стояли по обе стороны железной двери. Снаружи доносились глухие удары.
— Первую дверь ломают.
— Ну эта подастся, она деревянная.
Удары становились слышнее. Они даже заглушали близкую канонаду. Что-то затрещало, заскрежетало.
— Вроде бы подалась.
— Нет, еще держится.
Теперь бухали чем-то тяжелым.
— Должно быть, бревно приволокли...
— Эх, братцы, сейчас бы да закурить!
— Перед смертью не накуришься.
— Но, но, перед смертью... Возьми-ка еще нас!
— Ой, господи, хоть бы наши скорее...
Сквозь удары и скрежет взламываемого железа прогремело несколько близких разрывов. Среди моих солдат, что с топорами караулили у двери, я заметила Домку. Он был в халате и шапочке, но в руках сжимал ломик. Этого только не хватало!
— Домка! Сейчас же прочь отсюда!
Он даже не посмотрел в мою сторону.
— Дамир, убирайся немедленно.
— Нет. Василий Харитонович, скажите ей...
— Мать права, Дамир,— Василий на миг оторвался от того, что происходило за дверью,— ты не солдат, ты — брат милосердия. Есть такая Женевская конвенция, она запрещает медицинскому персоналу участвовать в боях. Вот и матери твоей тоже. Уйди, Вера... Все — прочь от двери!
Послышалась длинная автоматная очередь. Первая дверь, видимо, была уже выломана. Били в нашу, во вторую. Она вся загудела, но ни одна пуля не прошла сквозь массивную металлическую створку. Бомбоубежище строилось добротно. Новые и новые очереди вызывали только оглушительный гром, от которого заныли барабанные перепонки.
— А, не по зубам пирог! — торжествующе хохотнул кто-то.
— Дамир, Вера, прочь отсюда! — скомандовал Василий.— Готовьте медицину... Дамир!
— Вас понял,— вытянулся Домка. Он все еще жался к стене, тут, у двери. Ну что он, дурачок, может сделать со своим ломикам. А я? Действительно, мы нужнее там, в хирургической.
По пути задержалась среди женщин. Они теснились в дальней палате. Кто-то плакал, кто-то причитал, кто-то молился. Но большинство стояли с каменными, твердыми лицами. Стояли и слушали. Ведь и отсюда уже были слышны наши пушки.
— Успокойтесь, теперь недолго,— сказала им, а сама подумала: Мне бы эту холодную окаменелость.
А вот девчонки — им хоть бы что. Зыркают по сторонам любопытными глазенками, очень все им интересно.
— Девочки, будете адъютантами при мне. Для поручений.
— Ой, здорово! Адъютантами. А это что? — спросила Рая.
— Ма, что там? Вон Вова бежит.
Действительно, бежал Мудрик.
— Палить нас хотят, за бензином послали.
— Володя, что будет?
— Товарищеский ужин. Сейчас я их угощу эскимо.— Он сорвал с себя куртку, остался в одной нательной рубахе, для чего-то закатал рукава, обнажив волосатые, густо нататуированные руки. Даже в такую минуту не мог не рисоваться, потряс двумя гранатами.
— Две порции шоколадного эскимо господам фрицам...
— Как же вы?..
— Парадное на ремонте, придется через черный ход.
— Но ведь...
— Там, где не пройдет, горный козел, пробежит Мудрик.
Он посерьезнел, осмотрел гранаты, пощупал чеки.
— Граждане зрители, сейчас вы увидите выдающийся
аттракцион. Под куполом без сетки. Имею просьбу — дайте руку на счастье.
Будто чувствовало сердце, что что-то с ним случится. Подошла к нему, поцеловала, и в этот момент появилась Антонина... Закричала истошно:
— Ты туда? Вовчик... Я с тобой!
— Нет.
— Да, да, да!..
Мудрик махнул рукой, и оба они бегом скрылись за дверью. На дворе и в палатах почему-то стало тихо. Почти одновременно где-то рядом негромко прострекотало несколько автоматных очередей и два взрыва встряхнули наши подвалы. Я поняла,— на дворе что-то произошло. Нет, ничего. Просто было ужасно тихо, и именно от этой тишины мне стало страшно. Я бросилась в палаты.
11
В палатах тоже ничего не произошло. Все стояли и слушали. Слушали эту тишину. И вдруг я увидела такую картину — Домка в окровавленном халате. Он первый бросился мне в глаза. Потом я разглядела — он вместе с Антониной, они несут Мудрика. Домка волочит за ноги. Антонина держит туловище. Потом я заметила, что Антонина идет как-то странно, будто ноги ее приклеиваются к полу и она с трудом отрывает их. И, конечно, бросилось в глаза: она так бледна, что веснушки лежат на ее лице как пятна глины, а по халату на груди расплывается темное пятно. Все поплыло у меня перед глазами.
— Сынка, что с тобой? — рванулась я к Домка.
— Мудрик... Его из автомата,— хрипло ответил он.
Они стали поднимать Мудрика на каталку, но тут Антонина качнулась и, будто тая, стала сползать на пол.
— Тетя Феня! — не своим голосом закричала я, подхватывая Мудрика.
Втроем мы уложили его на каталку. Только после этого, распорядившись, чтобы его перенесли на стол и готовили к операции, я подошла к лежащей на полу Антонине. Эти глиняные пятна на лице, на руках, на шее стали еще больше заметными. Взяла руку — пульса нет. Стала расстегивать пропитанный кровью халат — голова мотается, как у куклы. И тут меня пронзила страшная догадка. Я подняла веко — зрачок не реагирует на свет. Зеленый, русалочий глаз уже стекленел.