«Доктор Живаго» как исторический роман
Шрифт:
Она благословляет выстрелы:
О как задорно щелкают выстрелы, — думала она. — Блаженны поруганные, блаженны оплетенные. Дай вам Бог здоровья, выстрелы! Выстрелы, выстрелы, вы того же мнения! [Там же: 55]
Устами Лары здесь дается отчетливая нравственная оценка происходящего в Москве Декабрьского восстания — детская игра в войну «хороших мальчиков»:
Мальчики играли в самую страшную и взрослую из игр, в войну, притом в такую, за участие в которой вешали и ссылали. Но концы башлыков были у них завязаны сзади такими узлами, что это обличало в них детей и обнаруживало, что у них есть еще папы и мамы. Лара смотрела на них, как большая на маленьких. Налет невинности лежал на их опасных забавах. Тот же отпечаток сообщался от них всему остальному. Морозному вечеру, поросшему таким косматым инеем, что вследствие густоты он казался не белым, а черным. Синему двору. Дому напротив, где скрывались мальчики. И главное, главное — револьверным выстрелам, все время щелкавшим
54
Обратим внимание, что при встрече Живаго со Стрельниковым на станции говорится, что сам Антипов тогда в революции не участвовал: «Сам он остался в эти годы в стороне от революционного движения по причине малолетства» [Пастернак: IV, 250].
В судьбах главных героев романа событиям революции 1905 года отводится та же роль — определяющего фактора в нравственном представлении об окружающем мире, каким они были для ровесников автора романа, пишущего о своем поколении в истории России. Детали, связанные с революцией 1905 года, создают событийный фон, окрашивающий взросление главных героев романа; сами же они в этих событиях участия фактически не принимают.
Как было сказано выше, описание московских событий в поэме «Девятьсот пятый год» Пастернак также начинает отчасти автобиографической главой «Детство». Происходящие революционные события окрашивают жизнь гимназистов 5-й московской гимназии, где учился автор: «…Те, что в партии, смотрят орлами, / Это в старших. А мы: / Безнаказанно греку дерзим. / Ставим парты к стене, / На уроках играем в парламент…» [Там же: I, 271]. В романе «стреляющие мальчики» Дудоров [55] и Антипов как будто реализуют мечты обитателей классов на Поварской улице, где находилась 5-я гимназия: «…И витаем в мечтах в нелегальном районе Грузин…» [Там же], то есть Большой и Малой Грузинских улиц в Москве — одном из районов, примыкавших к Пресне — центру Декабрьского вооруженного восстания.
55
Напомним, Дудоров «на два года старше» Живаго [Там же: IV, 10].
Обстановка, в которой проходила жизнь как современников Пастернака, так и его персонажей, складывалась не только из политических событий и отношения к ним. Московский быт (ежегодная рождественская елка у Свентицких, домашние музыкальные концерты в интеллигентских квартирах в Сивцевом Вражке), молодые люди, увлекающиеся «Смыслом любви» В. С. Соловьева и спорящие о «Крейцеровой сонате» Л. Н. Толстого, наконец, студенческая «молодежь обеих столиц», которая «бредит» Александром Блоком, — эпоха до Первой мировой войны определялась этим не в меньшей степени, чем террористами, стачками, увлечениями Марксом и революцией 1905 года. Не случайно и в частях, изображающих время после 1917 года, тщательно обрисовываются условия бытовой повседневной жизни. Именно эта «не политическая» часть «исторического существования» была для главного героя в предреволюционные годы определяющей.
Первая мировая война
Начало Мировой войны, так же как приближение Октябрьского переворота осенью 1917 года, подается в романе как явление, обусловленное, детерминированное предшествующим ходом событий. Это отчетливо видно в заглавии части, изображающей события осени 1915 — зимы 1917 года: «Назревшие неизбежности» — и в словах из шестой части: «Кончался сентябрь. Нависало неотвратимое…» [Пастернак: IV, 182]. Поворотное событие европейской истории ХX века — Мировая война — осенью 1915-го, в свою очередь, «неустранимо» «вмешивается» в судьбы главных героев Лары и Живаго, меняя привычный обиход их жизни, с «неизбежностью» приводя к их встрече. Живаго осенью 1915 года из-за «нехватки медицинского персонала» был мобилизован фронтовым врачом. Судьба мужа Лары — Паши Антипова — по сюжету наиболее радикально меняется в связи с ходом мировой войны. Осенью 1915 года, почувствовав кризис семейных взаимоотношений, Антипов приходит к выводу, что лучшее средство — записаться добровольцем на фронт. Попав в Омское училище прапорщиков, он «очень тоскует по жене и дочери» [Там же: 110]. На фронте ему
…хотелось отличиться, чтобы в награду за какую-нибудь военную заслугу или в результате легкого ранения отпроситься в отпуск на свидание с семьей. Возможность выдвинуться представилась. Вслед за недавно совершенным прорывом, который стал впоследствии известен под именем Брусиловского [56] , армия перешла в наступление. Письма от Антипова прекратились [Там же: 111].
Мобилизации Юрия Андреевича предшествует конспективное и ретроспективное описание событий с августа 1914-го до осени 1915-го:
56
Наступательная
Это была вторая осень войны. Вслед за успехами первого года начались неудачи. Восьмая армия Брусилова, сосредоточенная в Карпатах, готова была спуститься с перевалов и вторгнуться в Венгрию, но вместо этого отходила, оттягиваемая назад общим отступлением. Мы очищали Галицию, занятую в первые месяцы военных действий [Там же: 102].
В характеристике первых месяцев войны Пастернак передает не столько реальную ситуацию на фронтах, сколько «сглаженное» ее представление в общественном мнении. В августе 1914-го войска Северного фронта, вторгшиеся в Восточную Пруссию, потерпели катастрофическое поражение. В «неудачном вторжении на немецкую территорию Россия потеряла 250 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными» [Фуллер: 153], а также были утрачены практически все артиллерийские орудия и 400 тыс. снарядов.
Впрочем, с Юго-Западного фронта приходили гораздо более обнадеживающие вести, смягчавшие общественную реакцию на разгром в Восточной Пруссии. <…> Галицийские бои продолжались до конца сентября, когда австрийцы оказались вытеснены практически к Карпатам <…> Потери Австрии в этой кампании превышали даже те, что понесла Россия в Восточной Пруссии: 100 тыс. солдат было убито, еще 100 тыс. захвачено в плен и почти 250 тыс. ранено. Таким образом за месяц военная мощь австрийцев сократилась на треть [Там же] [57] .
57
Ср. запись в дневнике 1 сентября 1914 года Николая II: «Вчера и сегодня продолжали поступать приятные известия о дальнейших последствиях разгрома австрийцев на всем фронте и внутри Галиции!» [Дневники: 56].
Обозначены в романе детали и обстоятельства жизни в «тылу», как, например, появление в Москве санитарных трамваев для перевозки раненых [58] вслед за самыми кровопролитными эпизодами военных действий (взятие русскими войсками Луцка, Брусиловский прорыв):
…мимо террасы к клинике подошел моторный вагон с двумя прицепами. Из них стали выносить раненых. В московских госпиталях, забитых до невозможности, особенно после Луцкой операции [59] , раненых стали класть на лестничных площадках и в коридорах. Общее переполнение городских больниц начало сказываться на состоянии женских отделений [Пастернак: IV, 103].
58
Ср. фотографии таких вагонов: [Постернак: 177].
59
Одна из самых успешных операций Юго-Западного фронта осенью 1915 года. Город Луцк был занят 4-й стрелковой дивизией под командованием Деникина 10 октября 1915-го, причем Деникин въехал в город на автомобиле вместе с передовой цепью. За взятие Луцка он был досрочно произведен в генерал-лейтенанты [Керсновский].
Помощь раненым с осени 1914 года стала одновременно и проявлением многократно описанного патриотического подъема первых месяцев войны, и следованием моде, подражанием «высочайшим образцам». Императрица Александра Федоровна и другие женщины — члены императорской фамилии с первых дней войны занимались благотворительностью, записывались на курсы сестер милосердия, посещали больницы и временные госпитали. «Подобные поступки известных и знатных женщин описывались как пример для подражания», — пишет Б. Колоницкий [60] , указывая, что в 1914–1915 годах во многих иллюстрированных журналах публиковались
60
Ср. также: «С начала войны многие женщины разных сословий пожелали исполнять обязанности сестер милосердия в военных госпиталях. Желающих было столь много, что Красный Крест должен был отказывать тысячам кандидаток. Многие женщины оправлялись на фронт и без официального разрешения <…> Если гимназисты и реалисты бежали в армию, чтобы стать разведчиками, то их сверстницы втайне от своих родителей устремлялись в госпитали и больницы, желая облачиться в популярную форму с Красным Крестом» [Колоницкий 2010: 257].
фотографии представительниц высшего общества и популярных актрис, облачившихся в формы различных общин сестер милосердия <…> создавалось обманчивое впечатление, что «весь свет» надел популярную форму с красным крестом и трудится без устали в лазаретах [Колоницкий 2010: 261].
В то же время историк подчеркивает, что императрица и великие княжны относились к своим обязанностям чрезвычайно серьезно, для них форма сестер милосердия «не была обычным монархическим маскарадом» [Там же: 29].