Долбаные города
Шрифт:
И его мама была от этого в ужасе. Просто она еще не слышала моих о ней шуток.
Пожалуй, я бы правда с радостью проделал с миссис Гласс все, о чем говорил. Она была маленькая симпатяжка с нежными, большими глазами и классными большими сиськами, так что однозначно, в каждой шутке была доля горькой правды. Миссис Гласс одевалась очень скромно, застегивала под горло длинные платья, с которыми опоздала больше, чем на полвека, много курила, и в чертах ее лица так хорошо угадывались черты Леви, они даже пугались
Какой интересный, если вдуматься, символизм.
— Макси! Помоги мне!
В зубах у миссис Гласс была зажата сигарета, так что реплика вышла не очень внятной, зато навела меня на мысли о минете.
— Здравствуйте, миссис Гласс, я...
— Одно слово, и ты остаешься здесь.
Я посмотрел на Леви с тоской и волнением, решил что здесь я точно не останусь. Мы погрузили Леви в машину, он пробормотал пару раз "ма", так что не было понятно, это первый слог моего имени или призыв его матери.
— Можно я сяду с вами на переднее сиденье?
Миссис Гласс выбросила сигарету, покачала головой.
— Нет, прости.
Самообладание к ней уже вернулось, но я видел, что пальцы ее все еще подрагивают. Вот это самообладание. Хорошо, что она выбрала работу с людьми, а не с мелкими деталями. Вроде члена папки Леви. Я устроился на заднем сидении, и Леви, широко зевнув, положил голову мне на колени. Теперь он мог крепко заснуть.
— Почему вы вообще вышли так рано? Еще полчаса до начала занятий.
— Потому что нам не спалось, — ответил я. — Всю ночь думал о вас, и...
— Макс! Расскажи мне все с самого начала.
— О моих эротических фантазиях?
— О том, что случилось с Леви.
Я вздохнул, самым скучным голосом рассказал самую скучную историю, исключив из нее кладбище, кровоточащие спирали и Саула с его любимым цветком. Миссис Гласс слышала такое уже много раз, но кивала с неизменным взволнованным интересом. Она склонилась к прикуривателю, зажав в зубках еще одну сигарету.
— Как думаете, я заслуживаю небольшой награды за то, что я за ним присмотрел?
— А ты бы оставил его совсем одного?
— Никогда, вы же знаете.
Я послал ей воздушный поцелуй, и миссис Гласс взглянула в зеркало заднего вида с усталым раздражением.
— Макс, это совершенно невыносимо.
— Неправда. Вы же знаете, что я никогда не сделаю вам больно, солнышко.
— Не смей называть меня солнышком.
— Вы моя прекрасная дама! У нас куртуазный роман! Ваш муж — мой феодал, раз уж он здесь мэр. Я ничего от вас не хочу, только локон ваших волос, желательно не с головы...
Она затормозила у обочины.
— Выходи из машины, Макс.
— Простите, иногда я не могу себя контролировать. Вам же это знакомо?
— Что?
—
— Никогда я не видела ребенка более наглого и развязного.
— Я уже почти не ребенок.
Я знал, что миссис Гласс любит меня. Не по ночам и ртом, как я бы того хотел, но кое-что лучше, чем ничего вовсе. Она знала, что я заботливый друг, и этого ей было достаточно, чтобы терпеть мои комментарии по поводу ее лифчиков.
— Ладно, — сказал я. — Просто я завидую Леви, мне не хватает материнской любви.
Миссис Гласс слабо улыбнулась, мысли о Леви всегда вызывали у нее мечтательную нежность, и ее улыбка была до смешного похожа на улыбку Леви.
— Понимаете, с собственной матерью я разрушил отношения в детстве, когда слишком громко орал. Но я ведь просто был маленьким, нервным детенышем, и очень хотел любви.
— Хорошо, что ты это признаешь, Макс, но я не твой терапевт.
— Моя мама любит все цветное. Но даже когда я болел ветрянкой, во мне не хватало оттенков, чтобы заменить ей палетку "Urban Decay".
— Макс, пожалуйста.
— Ну хоть вы меня любите?
Она сдалась. Открыла бардачок, достала упаковку ирисок и протянула мне.
— Люблю, Макси.
— Я думаю, вы еврейка.
— Что?
— У вас семитские глаза. О, этот взгляд, отражающий избранную природу нашего народа!
Я принялся выпутывать ириски из плена упаковки, и мне стало так тепло и приятно оттого, что миссис Гласс возила в бардачке закуску для меня. Она то и дело посматривала в зеркало заднего вида, чтобы наткнуться взглядом на спящего Леви. В какой-то момент выражение ее лица изменилось, стало по-мышиному напряженным, испуганным.
— Твои ботинки, Макси. На них кровь.
— У меня обалденно длинные ноги, правда?
— Откуда на твоих ботинках кровь, Макс?
— Вы все время повторяете свои вопросы, как будто я их не понимаю.
— Потому что ты делаешь вид, что не слышишь меня. Откуда кровь?
— Шла у меня из носа, — сказал я. — Вчера, когда Гершель врезал мне. Я просто не мыл ботинки.
Миссис Гласс задумчиво кивнула, заправила прядь волос за ухо, и взгляд ее вернулся к дороге.
— Будь осторожнее, Макс. Хорошо?
— Если вы так просите, моя прекрасная дама.
— "Прекрасная дама" нравится мне больше, чем "солнышко". Давай начнем с этого.
— Давайте начнем с поцелуев.
Она раздраженно цокнула языком и замолчала. Я всегда вызывал у миссис Гласс странную досаду, словно она понятия не имела, как объяснить мне, что я живу неправильно, а ведь это было важнейшей частью ее профессии.
— Ты чувствуешь себя лучше? — наконец, спросила она.
— Ну, да. Жду, пока подействует литий. Кстати, а "Золофт" подействует?