Долбаные города
Шрифт:
— Просто скажи мне, где я должен быть через час!
— Через пятьдесят пять минут! На автовокзале!
Я метнулся в душ и под струями горячей воды некоторое время думал о том, как мне повезло, а не о телочках (что совершенно несвойственно четырнадцати годам). Короче говоря, я понял, что сегодня наступят мои те самые пятнадцать минут славы. Это было интересное наблюдение про меня самого, такого энтузиазма я от себя не ожидал. Социальные феномены существуют дольше, чем живут, прямо как большинство браков. Все давным-давно презирают телик, включая меня, но оказаться в нем все еще кажется успехом, как будто подключаешься
Ну, и еще в телевизор, в отличии от интернета, большинству людей хода нет. Сразу чувствуешь себя исключительным. Хотя статистически в телике больше придурков. И сегодня мне предстояло стать одним из них. О, сколько чудных мемов могло родиться в этот день. Расстраивало только одно: моя единственная чистая толстовка была с логотипом "Волмарта". Папин подарок на прошлое Рождество и свидетельство того, как он далеко зашел в своих поисках. Я надел ее, долго раздумывал причесаться ли и, в конечном итоге, предпочел естественность лицемерию. Я собирался быстро поесть и устремиться к автовокзалу, сияя от нетерпения. Мне даже было немного стыдно за то, что я вовсе не думаю о Калеве. В детстве у каждого случаются такие моменты с похоронами, особенно дальних родственников. Кто-то умер, и все будут жалеть тебя, а еще можно не ходить в школу, здорово-то как, только стыдно очень. Я хотел помочь Калеву и, с моей точки зрения, уже сделал для этого все возможное. Теперь была очередь Эли стараться. Все это было похоже на вахты у постели болеющего товарища. Разве что Калев никогда нас не поблагодарит.
Еще спускаясь по лестнице, я заподозрил на кухне какой-то вкусный запах. Пахло жареным беконом, пахло маслом, пахло кофе и апельсиновым соком. Ну, знаете, так пахнет по утрам на кухне в нормальных домах у нормальных семей. Я сам себе не поверил. Папа стоял у плиты, и на нем был свежий свитер, а на джинсах — ни единой неподходящей ему по возрастному статусу потертости.
— Кто вы, и что вы сделали с моим отцом? — спросил я. Папа помахал мне рукой, на губах его играла слабая, задумчивая улыбка. Я почувствовал облегчение, мне захотелось подняться к себе в комнату и снова надолго заснуть. Это было приятное чувство.
— Садись, — сказал папа. — Я приготовил тебе завтрак.
И я прошел по кухне, как загипнотизированный, сел на стул и увидел перед собой вполне сносную яичницу. Папа не сотворял ничего такого уже пару лет. Яичница не была пережарена, не была она и сырой, казалось, к папе вернулось, по крайней мере, чувство времени.
Бекон хрустел, в яичнице было достаточно соли, а у кофе был правильный, только чуточку горьковатый вкус. Папа сказал:
— Мне кажется, "Золофт" действует.
— Ты был таким же, когда мама тебе дала?
Он пожал плечами.
Как-то Ханна Тененбаум зашла в синагогу, чтобы насолить своим родителям, она всегда и все делала им назло. В тот вечер Аби Шикарски в последний из пяти раз молился Богу о том, чтобы перестать страдать как Иов, безо всякой на то причины. У мамы к тому времени не было секса уже полгода, и она не стала тянуть со знакомством. А ровно через девять месяцев мир встретил меня. Так что, в какой-то мере, я правда ощущал важность религии в своей жизни.
Мама говорила, что она любит папу, потому что он — полная противоположность мужчины, которого хотели бы видеть
Это очень странно. Мы все приходим в этот мир и сразу попадаем в какую-то семью (или ни в какую, как Саул, но это тоже важно, это не тот случай, когда отсутствие оставляет вещество нетронутым). И вот мама и папа, или бабушка и дедушка, или брат, или сестра, или орда сердобольных тетенек из приюта, или волки в лесу начинают обтесывать нас наждаком. До трех лет мы уже становимся людьми готовой внутренней формы, а дальше только украшаем себя всячески, растем и набиваем шишки.
Я родился у девчонки, которая ненавидит своих родителей и парня, который ненавидит себя самого, и поэтому мне больно там, где другим нет, и наоборот. Короче, человек это такой особенный способ изранить ребенка. И часто вовсе не так, как когда-то изранили тебя самого.
Вот почему я никогда не хотел детей. Мне не хотелось кромсать живого человека, чтобы посмотреть, как получится.
Я сказал:
— Папа, ты что решил перестать завтракать не до конца размороженными мини-пиццами?
— Решил, — сказал папа. — Твердо.
Я показал ему большой палец, сказал, что горжусь им.
— Знаешь, мой психотерапевт говорит, что я — твой функциональный отец. И мамин. Что я — отец одиночка. В четырнадцать двоих поднял.
Папа засмеялся.
— Мой терапевт тоже мне так про тебя говорит.
— Она знает, что я ответственный. Никогда не забываю про презервативы.
Я подумал, что это самый вкусный завтрак в моей жизни, и почему-то мне стало себя так жаль, что я засмеялся. Папа сказал:
— Я люблю тебя, Макс.
— Да-да, и яичница — способ сказать об этом. Я знаю, пап.
— Ты расскажешь мне, как твои дела?
Я задумался. Сказать можно было все или ничего. И я ответил:
— Я курю.
— Это вредно, Макс.
Я знал, что мне не уместить в короткий рассказ все, что было сейчас со мной, а у меня осталось всего десять минут до выхода, если я хотел не опоздать на автобус до Дуата и попасть в телевизор.
— Ты никогда не думал, что вокруг тебя слишком много событий, и они сжимаются в кольцо, которое задушит тебя?
— В те три месяца, которые я проучился в колледже, меня один раз пригласили на вечеринку.
Я широко улыбнулся папе и поправил очки. На тарелке оставалось все меньше моего завтрака, и я подключил к процессу кофе и апельсиновый сок.
— Сегодня отличный день, — сказал я.
— Как твоя карьера в интернете?
— В интернете я прикольный.
— Это здорово.
— Ты никогда не думал, пап, как странно, что мы должны быть благодарны нашей семье за тех людей, кто мы есть? Даже если наши родители как будто ничего не сделали для этого. И как вообще странно — попасть при рождении в определенную семью и стать кем-то, кем при других раскладах ты быть никак не мог.
Папа сказал:
— Наверное, это странно. Хотя не так странно как то, что мы вообще попадаем в этот мир, да еще таким странным способом.
Я засмеялся.
— Сегодня, в общем, я чувствую себя очень значимым, — сказал я. — Кем-то, кто может сказать что-то важное.