Дольче вита по-русски
Шрифт:
– Володя, а ты идеалист!
– Почему?
– Думаешь, так трудно найти аналог бейсбольной бите?
Михаила Федоренко, который так активно размахивал бейсбольной битой, посадили в «обезьянник», а Шильдикова сразу же повели на допрос. Поначалу он отказывался отвечать на вопросы, требовал адвоката и просил дать ему закурить. Кирьянов предупредил следователя, что можно сыграть на никотиновой зависимости этого задержанного, и тот оставался глух к просьбам Шильдикова.
– Ну, дайте сигаретку! – канючил Александр. – Жалко вам, что ли? Я уже три часа не курил. Не могу больше терпеть!
– Вот
Шильдиков еще минут двадцать елозил на стуле, облизывал пересохшие губы и наконец понял, что настал предел его терпению. И раскололся по всем пунктам.
На следующий день был задержан и Грындин. Тот тоже начал давать показания, надеясь на снисхождение. А вот Федоренко упорно молчал…
Эпилог
Получив диплом патологоанатома, Шура прекратил отмечать дни своего рождения. Только идиот может праздновать очередную дату приближения к смерти, посчитал он и начал широко отмечать каждую годовщину смерти своего отца, которого он жутко ненавидел. Как-то раз на следующий день после очередных «поминок», Шильдиков поднялся с большим трудом, явился в морг со значительным опозданием и «запорол» свою работу. Дело в том, что после его вскрытия лицо покойника стало практически неузнаваемым. А это был бывший военком Тарасова, скончавшийся от кровоизлияния в мозг, на похоронах которого ожидалось присутствие первых лиц города и области. Грындин, новый начальник Шильдикова, потребовал, чтобы нерадивый патологоанатом немедленно написал заявление на увольнение. Шура понял, что теряет больше, чем работу: он теряет почву под ногами. В другой профессии он себя просто не представлял, а Павел Сергеевич грозился дать ему такую характеристику, с которой ему даже санитаром никуда нельзя будет устроиться. Не то, что патологоанатомом.
Когда до увольнения осталось три дня, Шильдиков по совету своего приятеля презентовал начальнику дорогой коньяк и попросил дать ему еще один шанс. Грындин взятку принял со словами:
– Ладно, черт с тобой, оставайся, только одним коньяком тут не отделаешься. Будешь мне должен, понял?
– Сколько? – уточнил Шура, понявший своего шефа слишком буквально.
– Не все можно измерить в цифрах, – философски изрек Грындин. – Иди работать. Тебя ждут два покойника. А я заберу твое заявление из отдела кадров.
Александр очень быстро забыл о своем «долге» великодушному шефу, но примерно через месяц тот сам о нем напомнил.
– Шильдиков, помнишь, как ты умолял меня оставить тебя на работе? – спросил Павел Сергеевич, вызвав его в свой кабинет.
– Помню.
– А помнишь ли ты, что должен отработать за то, что я позволил тебе остаться?
– Помню.
– Так вот, теперь у тебя появился шанс закрыть свой долг, – сказал Грындин.
– Каким образом? – уточнил Александр.
– Сегодня к нам доставили тело некоего Скворцова. Что-то мне подсказывает: он умер от перитонита, вызванного прободением воспаленного аппендикса. Иди проверь мой диагноз и оформи все документально.
Шура понял, что к чему, только после того, как взглянул на покойника.
Шура ошибся. В дальнейшем ему не раз пришлось скрывать следы явных преступлений за «благообразными» диагнозами. И все это было с подачи Грындина. Тот уже не шантажировал своего подчиненного – он его искушал деньгами, порою очень большими. Шильдиков, хоть и мучился каждый раз угрызениями совести, но устоять перед лихими деньгами не мог. А однажды ему презентовали новую иномарку. Когда-то авто было пределом мечтаний Александра, но, заимев его незаконным путем, он не почувствовал себя счастливым. Шуре казалось, что все вокруг знают, каким образом он приобрел «Рено Логан». Он конспирировался как мог: ставил на ночь машину на платной автостоянке, а днем – подальше от тачек других сотрудников больницы.
Последний подложный диагноз он сделал относительно причин смерти тридцатидвухлетнего Виктора Кузнецова. Причем никакого вознаграждения он за это не получил. Павел Сергеевич сказал, что очень серьезные люди заинтересованы в том, чтобы смерть этого молодого мужчины выглядела ненасильственной.
– В противном случае нам обоим грозит увольнение, – подытожил шеф.
– Но я понятия не имею, что тут можно придумать, – развел руками Шильдиков.
– Знаешь что, – сказал шеф, немного подумав, – а пусть-ка он скончался от стремительного отека легких, вызванного атипичным гриппом!
– Как скажете, Павел Сергеевич, – Шура вновь не сумел воспротивиться своему шефу, хотя и почувствовал, что эта афера до добра его не доведет.
Прошло несколько дней, все было тихо и спокойно. Работа шла своим чередом. Шильдиков вскрывал тела почивших мужчин, а Грындин – женщин.
– Саша, ты только посмотри на эти синяки, – сказал как-то Павел Сергеевич. – У кого же рука поднялась на такую пожилую женщину?
– Так это Нежинская, жена ювелира, – заметила санитарка, случайно оказавшаяся рядом с ними. – Я у них как-то в прислугах ходила, правда, недолго. Иосиф Львович точно не мог это сделать, он милейший человек.
– Это мы еще посмотрим, – ухмыльнулся Грындин. – Вера Ивановна, у вас телефончика этого еврея случайно нет?
– Имеется. А вам зачем?
– Будете много знать, скоро состаритесь! – рявкнул бывший военврач.
– Да я и так уже не молодая. Ладно, ладно, сейчас найду его номерок.
Шура предпочел не вникать в эту ситуацию и с головой ушел в свою работу. Но на следующий день ему поневоле пришлось поучаствовать в очередной грындинской афере.
– Саша, кажется, к нам гости, – встревожился Павел Сергеевич, внезапно увидев кого-то в окно, и открыл сейф, – на, спрячь это так, чтобы никто не нашел. Живо! Иначе мы вдвоем пойдем на нары.