Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах
Шрифт:
Поезд набирал скорость. Теперь знаем: через 45 минут австрийская граница. Лишь бы не было остановок. Дверь держали привязанной.
Оба молчим, все еще не веря, что удачно выбрались из белогвардейского логова.
Наконец слышим, как поезд идет по стрелкам. Выглянули в окно — уже австрийская территория. Вздохнули с облегчением. Привели в порядок купе. Когда поезд остановился, мы увидели в окно австрийских пограничников. Открыли дверь и пригласили проводника. Поблагодарили его, вручили ему наши паспорта, а он говорит нам по-немецки:
— Геноссе [27] ,
Происшествие на Босфоре
В 1932 году Советский Союз посетила турецкая правительственная делегация во главе с премьером Исметом Иненю. Высокому гостю был оказан самый радушный прием.
После двухнедельного пребывания в нашей стране Иненю отбыл на родину. Из Одессы до Стамбула его сопровождали полпред СССР в Турции, заведующий протокольным отделом НКИД, начальник Отдела Ближнего Востока НКИД и я.
27
Товарищ (нем.).
…Проводив Исмет-пашу до поезда и дождавшись, пока он отойдет от Стамбульского вокзала на Анкару, мы с товарищами по работе решили съездить на наш теплоход переодеться, а затем побродить по городу. Пришли на пристань, но катер, который ходил между берегом и теплоходом «Грузия», только что отошел. Ждать его возвращения не хотелось, и мы втроем сели в лодку, благо их здесь было несчетное количество.
Еще под впечатлением визита Иненю мы беседовали о том, что становилось довольно очевидным: курс на добрососедство с СССР, заложенный Кемалем и Лениным, видимо, не устраивал кое-кого и в Турции, и вне ее. Определенные круги на Западе прилагали все усилия, чтобы любыми средствами отравить атмосферу отношений между Турцией и СССР. Мы и не думали, что жизнь немедленно подтвердит примером эти выводы.
…Когда мы были метрах в 50–60 от берега, то мельком заметили, что какая-то моторная лодка пошла вслед за нами. Наша лодка медленно приближалась к «Грузии», а моторка на полной скорости неслась к нам. Мы обратили внимание на напряженные лица каких-то трех человек, одетых по-европейски, причем я с удивлением отметил, что один держал в руках нечто вроде большого сачка. Оставалось метров пятнадцать до «Грузии», когда моторист сильным ударом врезался в нашу лодку, перевернул ее и мы оказались в водах Босфорского пролива.
Со мной был портфель, в котором кроме официальных бумаг была большая сумма денег в долларах, — я получил ее под отчет для расходов, связанных с пребыванием за границей. Оказавшись в воде, я хотя плавал плохо, однако портфель не выпустил из рук. Какое-то время барахтался вместе с ним, потом хлебнул воды раз, другой и начал тонуть. К счастью, неожиданное происшествие с нами заметили с «Грузии» и бросили спасательные круги. Кое-как я ухватился за круг, и меня подтянули к трапу. Портфель был со мной.
Моторная лодка тем временем уже скрылась из виду. Когда обсудили случившееся, единодушно решили, что все это было не случайностью, а заранее подготовленным нападением. Однако предпринимать
Опасный ночлег
В мае 1933 года в Риге скончался наш полномочный представитель А. И. Свидерский. Вагон с гробом почившего сопровождала до советской границы небольшая группа дипломатов. На границе вагон с гробом приняла делегация, приехавшая из Москвы, а я совместно с пограничниками и сотрудниками МИД Латвии вернулся в Д. — пограничный городок, откуда предполагал сесть в поезд, идущий до Риги. На вокзале узнал, что ближайший поезд на Ригу пойдет лишь в 8 утра следующего дня. Надо было подумать о ночлеге. Нанял извозчика, который привез меня в трактир, где, по его словам, имелись комнаты для приезжих.
Войдя в трактир, я обратил внимание на болтавшего у стойки огненно-рыжего субъекта. Спросил у хозяйки, не найдется ли комнаты, чтобы переночевать до утреннего поезда. «Как же, есть комната, — отвечала она на ломаном русском языке, — у нас все господа останавливаются».
Комнатка оказалась крохотной, но для ночлега вполне пригодной. Спустившись вниз, я попросил принести в комнату два бутерброда и бутылку сидра, которым славилась Латвия.
— И если можно, пошлите, пожалуйста, кого-нибудь на вокзал, чтобы мне купили вечерние газеты на русском языке.
— Хорошо, это сделает моя дочь, — ответила хозяйка.
Тогда я открыл свой портфель, в котором лежало несколько пачек долларов, взял из одной пачки 10 долларов, протянул ей, попросив заодно, чтобы в обменной кассе вокзала их выменяли на латвийские латы (у меня с собой их не было, а утром предстояло расплатиться за комнату и купить железнодорожный билет).
Весь этот разговор происходил на глазах нескольких посетителей, в том числе рыжего субъекта. Это была оплошность с моей стороны, непростительная оплошность.
Поздно вечером трактир закрыли. Вскоре ко мне в номер робко постучали. Зашла дочь хозяйки, девушка лет 15–16, и тихо на ломаном русском языке сказала: «Вам нельзя здесь оставаться. Идите за мной, выпущу через черный ход. Пройдете через огород, я покажу, где живут хорошие люди, и вы сможете там переночевать…»
По лицу ее и испуганным глазам я понял, что она очень встревожена. Милая девушка. Я и не знал, что буду обязан ей жизнью. Не знал и того, что часы ее сочтены…
Вскоре я оказался в доме кузнеца, очень симпатичного, приветливого человека. Мне постелили на диване. Я лег, положив портфель под подушку, но долго не мог уснуть: обдумывал все происшедшее. Заснул только под утро.
На следующий день в Риге я просматривал вечерние газеты. И вдруг вижу заголовок: «Кошмарное убийство в Д.». Ба! Да это же о «моем» трактире! Читаю: «Сегодня ночью неизвестный злоумышленник иностранного происхождения (откуда это известно?) убил с целью ограбления трактирщицу и ее дочь». Дальше шли описания «злоумышленника», причем вот что удивляло и настораживало: все приметы были мои — серый костюм, шляпа с большими полями, плащ и т. д. Уж не затевалась ли провокация?
Прочитав все это, я рассказал советнику нашего посольства о ночном происшествии. Он подумал и сказал: