Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах
Шрифт:
Начинается новая страница в биографии Урасова. Лагеря военнопленных в Эстергоме, Шомории. И в плену Владимир оставался большевиком. Он был среди тех, кто создал в лагере партийную организацию, объединял пленных, протестовал против использования их на военных заводах, устраивал побеги.
…Осень 1918 года. Австро-Венгерская габсбургская империя развалилась. Прибывший нелегально в Венгрию Бела Кун и его соратники создают компартию. Но пока она действует в подполье.
В те дни Бела Кун поручает Владимиру Урасову и Эрне Зайдлеру найти типографию для печатания газеты — органа компартии. Название уже
Перед рассветом, часа в четыре, раздался стук в дверь. Тревога! Кто там? Посмотрели в окно: Бела Кун. Отлегло от сердца.
— Как дела? Успеете к утру? Молодцы.
Взгляд Куна упал на стол: там матово лоснился черный «фроммер». Он лежал наготове, под рукой у венгра Мондика.
Бела Кун забрал пистолет: «Лишнее. Так можно все испортить».
В то утро Будапешт читал первый номер коммунистической «Вереш уйшаг».
Когда родилась Венгерская Советская Республика, Владимир Урасов стал одним из активных ее бойцов.
Вновь пригодилась Урасову его самая первая партийная «профессия» — дружинника. И как некогда в Перми он охранял на митингах от черносотенцев большевистских ораторов, так и теперь в Будапеште ходил на заводы, фабрики, в казармы, сопровождая выступавших Бела Куна и других руководителей компартии.
Владимир и не предполагал тогда, что станет курьером двух революций — венгерской и русской. А то, что он не имел дипломатического паспорта, делало его дороги еще тревожней, еще рискованней.
На пути к Ленину
В начале декабря 1918 года Бела Кун вызвал Урасова:
— Посылаем тебя в Москву с письмом. Так как время смутное, с тобой поедет Лайош Немети — вдвоем безопаснее, к тому же он недавно пробирался из России в Будапешт.
И вот русский и венгр в пути. Добрались до Брест-Литовска. Здесь Владимир и Лайош не очень торопились выходить из поезда. Они покинули вагон, когда на перроне оказалась по крайней мере половина пассажиров: в большой толпе легче остаться незамеченными.
До сих пор власти были польские, друзья успели освоиться с польскими порядками. Но в Брест-Литовске уже немецкая комендатура, отсюда путь на восток лежал по территории, занятой немецкой армией. Что творится сейчас в этих местах, как пробираться дальше? Это предстояло выяснить. Поэтому решили остановиться на день-два, осмотреться.
У вокзальных ворот при выходе в город маячили два солдата. Издали были видны их каски с шишаками, тускло поблескивали на винтовках плоские штыки-ножи. Солдаты ощупывали глазами пассажиров — возбужденных, толкающихся, несущих баулы, чемоданы, круглые картонные коробки… Владимир и Лайош втиснулись в самую середину людского потока. В толкотне задели локтями Двух панов, которые разразились ругательствами. Владимир промолчал, пропустил панов вперед, а сам с Немети — за ними, за их толстыми спинами. Солдаты остались позади.
Широкая улица вела к центру
— В отель? — спросил Немети.
— Нет, там шпиков полно — схватят. Давай поищем постоялый двор где-нибудь на окраине.
Свернули в переулок. Поплутав, отыскали постоялый двор. Постучались.
— Кто такие?
— Военнопленные, едем домой из Австро-Венгрии.
В ноздри ударил спертый воздух грязного, давно не проветривавшегося помещения, впитавшего в себя запахи человеческих тел, овчины, махорки, щей.
Подкрепившись, Владимир и Лайош потолкались среди постояльцев, но, увы, ничего не узнали полезного для себя. Почти все заезжие оказались из окрестных сел, где немцев не было. Владимир спросил одного мужичка, приезжают ли крестьяне оттуда, с занятой немцами стороны, но мужичок замахал руками:
— Борони боже! Там фронт, убьют.
«Надо браться за хозяина, — твердо решил Владимир. — Спросим у него самогону. Пусть думает, что гости при деньгах».
— Нам бы на дорогу водочки, бутылки две-три, — попросил он хозяина.
— Что ж, это можно. Будете добрым словом поминать меня.
— Дорога дальше свободная?
— Поедете, как я вам скажу. Если Яцкович что советует — то самое верное. Деньги на поезд есть?
— Хватит.
— Так вы берете билет до самого конца — до Барановичей. Дальше поезд не повезет вас даже за золото. Дальше — фронт. Так что вы делаете? В Барановичах вы выходите на площадь. Там вы видите извозчика. Это Яшка. Он на меня похож. Когда-то он тоже жил в Бресте, нас часто путали. Я даже обижался: хозяин номеров все-таки не чета какому-то извозчику. Так вы подходите к этому Яшке и говорите ему, что вы от Яцковича и что уплатите как полагается. Очень хорошо. И Яшка вас так переправит через фронт, что ни одна пуля не заденет. Как мама, на руках перенесет вас в самые Усевичи.
— Какие Усевичи?
— Не знаете? Так это же деревня на той стороне, за фронтом.
«Усевичи… Запомнить надо», — подумал Владимир. Он выспросил у Яцковича и другие сведения. Когда идет поезд на Барановичи, как достать билеты…
На следующий день друзья щедро расплатились с Яцковичем. Зашагали к вокзалу.
— «На баррикады! Буржуям нет пощады!» — вполголоса пел Немети песню, выученную в Советской России, когда он воевал против белых.
В грязных, нетопленных вагонах ехали немецкие офицеры и солдаты, а в еще более грязных — цивильные. Владимир и Немети устроились рядом с тремя бородачами крестьянами в лаптях. У каждого было по полмешка какого-то добра, которое они ни разу не выпустили из рук. Мужики молчали, хмуро приглядываясь к вошедшим. Потом мало-помалу бородачи разговорились. Везут они рождественские подарки в свою деревню, живут под Барановичами.
— А как с дорогами через фронт?
— Балковская — та опасная, больно обстреливают со всех сторон, а Усевичская — по ей можно. Наши там ездют ночью. Стренется немец — откупишься от него.
— Чем же откупишься?
— Известно — кура, яйца, всякое другое.
— А самогон?
— Не берут. Не выдюживают пить его. Но может, теперь возьмут.
— Почему «теперь»?
— Так ить завтра рожество начинается.
«Завтра? Значит, немцы гулять будут. Легче пробираться через фронт. Пока нам везет».