Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах
Шрифт:
«Остынь, Володька. Пошевели мозгами не торопясь».
«А ведь где-то тут живут — во всяком случае жили — Ромашкевич и Аксинский», — промелькнуло в голове. С Матвеем Ромашкевичем и Ильей Аксинским — бывшими военнопленными — Владимир работал на фабрике у Терека. Тихие, незаметные парни. Вдвоем снимали комнату. Не любили компаний, сборищ, митингов. Но если рабочие решали бастовать — бастовали, хотя никто не знал, согласны они с забастовщиками или нет. Владимир не видел их несколько месяцев. Может быть, этих парней уже и нет здесь. Потер пальцами виски. «Вспомнить бы,
Звонка во флигеле, конечно, не было. Владимир осторожно постучал, никто не ответил. Еще раз — громче. Открылась вторая дверь флигеля, и пожилая венгерка спросила:
— Вы стучали к соседям? Их в это время никогда не бывает.
Владимир поблагодарил. Наверное, на его лице было отчаяние, потому что женщина остановила его:
— Если хотите, обождите у меня.
Секунда колебания.
— Не помешаете. У нас тихо. Никого нет. Муж скоро придет со смены, от Терека.
Догадывалась ли она, что привело сюда Урасова? Эх, была не была!
— Спасибо. Не откажусь от вашего гостеприимства.
Женщина подвинула ему табуретку и занялась своими делами, время от времени бросая короткие взгляды на Урасова. Сказала утвердительно:
— Вы работали у Терека.
— Откуда вы знаете?
— Я тоже у него служила. Видела, как вы «воевали» с Тереком. Вы смелый. Русские все смелые. Потом я ушла от Терека — заболела. А Терек после той истории стал смирнее — уже не занимался рукоприкладством, как прежде. Отучили вы его.
Она помолчала, вздохнула.
— Ну а теперь будет, наверное, еще хуже. Богачи снова рвутся к власти. Все припомнят… Ох, заболталась я. Поставлю кофе.
Вскоре появились Матвей и Илья. Владимир рассказал о цели своего прихода и с волнением ждал ответа.
— Оставайся. Места хватит, — сказал Матвей.
Двое суток провел Урасов в маленькой комнатушке Аксинского и Ромашкевича. Он никуда не выходил, чтобы не вызвать чьего-либо подозрения. О нем знала только соседка Тереза, но ей можно было довериться. Она и новости сообщала: что делается в городе.
— Всюду аресты, расстрелы. Хватают людей дома, на улице. При мне взяли одного мужчину, и я сама слышала, как солдат крикнул: «Ты красный! По роже вижу». И еще — грабят.
Урасову оставаться в Будапеште больше нельзя. Опасность возрастает с каждым часом. Он попросил Терезу узнать, ходят ли поезда на Вену. Оказалось, что граница в Австрию не закрыта. Но пассажиров строго проверяют.
«Нет, тут мне не проскочить. Надо придумать что-то другое. Шевели, шевели мозгами, Володька!» И решение созрело — неожиданное, рискованное и потому, может быть, самое верное: податься либо на Дьер, либо на Шопрон пригородными поездами, с пересадкой. Они проверяются не так тщательно. Кроме того, Шопрон, Дьер — места, где контрреволюция особенно сильна, места, сейчас вовсе не подходящие для коммунистов. Очутиться в Дьере или Шопроне все равно что ринуться в пасть хищнику. Кому придет такое в голову? Простаку не придет, а умному да
Итак, завтра он попытается уехать. А сегодня вечером сходит к Ирэн. Обязательно! Фонари уже несколько дней не горят, патрули трусоваты: если напорешься на них, уйти можно. Ирэн… Нет, он не может покинуть город, не повидавшись с ней.
Тереза принесла старую венгерскую шинель: «Будешь больше похож на мадьяра».
Владимир оставил флигель в тот час, когда солнце растаяло за дальними окраинами. Его последние лучи уже стекли с крыш и шпилей. Только в Дунае еще розовели высокие облака, они быстро, на глазах, гасли. Сумерки сгущались. Улицы быстро пустели. Урасов ускорил шаг. Свернул за угол. И тут налетел на какого-то крепыша. Неужели…
Владимир вскрикнул от удивления:
— Бен? Ты?
Это был Бенедикт Хайду.
По поручению Бела Куна он известил Тибора Самуэли и других товарищей, скрывавшихся в подполье, где безопасней переходить границу. Да, Тибору и всем, кто был в его отряде, надо во что бы то ни стало укрыться: если схватит контра — изрежет на куски.
Владимир сказал, что собирается в Шопрон.
— У меня еще есть поручение дня на два-три, — сообщил Хайду. — Бела просил подготовить несколько явок. Потом попытаюсь пробраться в Австрию. Или в Чехословакию. Если проскочишь в Вену, передай Беле: все, кому грозит опасность, вовремя предупреждены…
Бенедикт порылся в кармане.
— Вот. Возьми. Королевские деньги.
— Да у меня есть, — соврал Владимир.
— Бери, бери. Пригодятся в дороге.
— А ты останешься без денег?
— Я дал тебе половину. Половину оставил себе, — соврал Бенедикт. — Кроме того, я венгр, мне все-таки легче.
— Прощай, друг. До встречи в Вене!
Через час Урасов постучал в дверь квартиры Ирэн.
Это было так неожиданно для девушки! Она закрыла ладонями рот, подавив крик радости, ее темные глаза наполнились слезами.
Ирэн рывком прижалась к груди Владимира.
— Боже мой, как я счастлива, что снова вижу тебя! Но тебе нельзя оставаться в Будапеште. Тебя расстреляют!..
— Или повесят, — добавил Владимир.
«На Шопрон — 21.16», — вдруг вспомнил Владимир расписание поездов. Да, на Шопрон. Оттуда — к австрийской границе, переходить ее нелегально. Чем скорее, тем лучше — пока царит неустойчивое положение.
Сказал о своем намерении Ирэн. Она сразу засуетилась, что-то собирая.
— Это нам в дорогу. Я поеду с тобой. Мне тоже здесь не поздоровится.
— А не лучше тебе скрыться в деревне, ты говорила, что у тебя там тетя?
От гнева Ирэн залилась краской. Она произнесла на одном дыхании:
— Я не была смелой. Но научилась быть смелой. У тебя! А ты растерял свою отвагу?
— Ира, успокойся. — Владимир часто называл ее так. — Пойми, я не хочу подвергать тебя опасности. Ты дорога мне…
Ирэн на миг задумалась. Убежала в соседнюю комнату, пошепталась с матерью. Возвратилась.
— Дай твой палец.
Ирэн ловко надела золотое обручальное кольцо. Потом второе кольцо, тоньше, надела себе.