Долг
Шрифт:
Кошка задремала, заурчала, того не ведая: болтай, болтай человек.
— Ой, батюшки, рысь!! — вонзился в мозг резкий, неприятный голос. Кошка встрепенулась, уставилась на неведому зверюшку, что на пороге образовалась. А та причитать:
— Ты ж чего это, Федь, удумал?! Ты не ополоумел часом?! Это ж рысь натуральна! Она и есть! Не, ты глянь, как зыркает! Того гляди порвет…
— Теть Серафима, она маленькая еще…
— Как же! У Августы-то пес на
Кошка уже кралась к зудящему источнику неприятного звука, чтобы заглушить его.
— О-ооой, убери ты ее!! — взвизгнула женщина, к дверям входным отпрянула.
— Играется она, котенок…
— Зверь дикий!
Непоседа села, удивленно кося на тетку: кто это зверь дикий? Пришла тут, запах чужой принесла, противный, старческий да мышиный, а еще визжит как полоумная. Кошек что ли не видела?
Да ну, с тобой связываться, — под стол ушла и прилегла, не спуская внимательных глаз с женщины.
— Ой, Федя, все чудить тебе! — осела на лавку Серафима, ладонь к груди приложила, сердце унимая. — Меня ж чуть инфаркция не хватила. Фу, ты, Боже ж мой! Это ты для энтой зверины молоко клянчил? Ой, Федя! Съест она тебя! Это ж как ума хватило таку зверюгу в дом волочь?!
— Перестаньте, тетя Серафима. У вас вон Васька живет, ничего…
— Сравнил! — хлопнула себя по колену тетка. — Кота замшелого и рысуху матерую.
— До матерой ей еще не одно ведро молока хлебать. Не мог я ее кинуть, жалко. Мать-то заломить пришлось — кинулась.
— А ты глядь — приплод у ей и домой его тягать, да? Сердобольный, что скажешь.
— Пущай живет. И ей хорошо, и мне не скучно.
— Лучше б тогда бабу завел каку-никаку.
— Нужен я кому больно, — отмахнулся мужчина.
Рысь уши навострила, чутко приглядываясь к хозяину: мнения-то он о себе вовсе никакого. С чего вдруг? Все вроде при нем: руки, ноги, голова.
— А ты спрашивал? Оно, конечно, рыску из лесу притащить проще, чем своей судьбой заняться. Вот, мужики! Ну, диву даюсь, что ж вас все в разны стороны воловодит?
— Теть Фим, вы чего хотели-то? — перебил ее Федор, не желая слушать нравоучения.
— А-а! Елки-моталки, совсем ты меня зверюгой своей подкосил, из памяти все вынул. Я ж к тебе за патронами. Давеча сунулась — два пыжа всего. А Михеич в Кедрачевку собрался, брат у него занедужил. Идти надобно, а тайга, сам знаешь, место особое.
— Понял, понял. Дам патроны, есть у меня, — поднялся.
Рысь за ним: точно ополоумел с этой теткой! Пурга, дурень, намечается — какая Кедрачевка к лешему, какие патроны?!
Как рыкнула, так Серафиму вовсе к лавке приморозило, а Федор подпрыгнул от неожиданности.
— Вот глянь! — только и смогла в сторону кошки пальцем ткнуть
— Да так чего-то, — отмахнулся мужчина и к шкафчику у входа потянулся. Непоседа, не долго думая, за штанину его схватила, зарычала громче, угрожающе: оставь свой арсенал, недотепа! Куда снаряжаешь деда, знаешь? Ладно у бабы ума нет, но ты-то куда?!
— Ой, Боженьки мои!! — завыла тетка, перепугавшись. Федор удивленно на Непоседу уставился, позабыв про коробку с патронами:
— Ты чего это?
Ща, скажу! — утробно рыкнула и тягать мужчину от шкафчика. Тот ногой брыкнул, пытаясь животину стряхнуть. Куда там — мала зверюга, а хватка матери своей подстать.
Осел на лавку, удивленно таращась на кошку:
— Ты чё хочешь-то?
Сидишь и сиди. Нечего куда не просят лезть! — постановила та взглядом, выпустив штанину. И рот открыла, спасаясь от вкуса ткани: гадость какая! Ты их когда последний раз стирал?!
Тетка икнула душевно, придерживая огромную грудь ладонью. Мужчина щетину на щеке поскреб, соображая что к чему. Встал, снова к шкафу потянулся.
Нет, ну дурак что ли?! — возмутилась рысь, звонко мяукнув, и понимая, что повторить подвиг дегустации брюк не сможет, прыгнула на Федора, отправляя его к стене.
— А-аааа!!! — взвыла тетка и тюкать.
Мужчина же у стены стоять остался, щербленные временем бревна разглядывая от недоумения.
Непоседа чихнула от острого запаха Серафиминого страха, что по комнатушке как вихрь промчался, и осела у дверей: а вот приди еще, «умница», я те патронов-то отсыплю!
Ч-ха-а!!
Пфу, ты.
— Ну, ты даешь, — протянул Федор оседая на лавку. — Серафима что ли не понравилась? Ну, прямо невестка со свекровью схлестнулась. Только я при чем?
Ни при чем уже! Есть-то дашь или разговорами насытимся? — подошла, на задние лапы встала, передними ему в колени упираясь: так ты можешь болтать, я ж не против слушать, только поесть дай. Одно другому не мешает, честно, честно, — замурчала, щурясь: молоко, говорил, есть? И где оно? Где?
— Да-а, — протянул мужчина, сторожась, на рысь поглядывая. Руку несмело протянул, погладил.
Чего мне нежности твои? — возмутилась та было, но только уши прижала и забыла, чего хотела: ласковая рука-то, приятно, когда гладит.
— Мала ты еще, дитя прямо… Молоко-то будешь? — улыбнулся.
Молодец, догадался, — глаз приоткрыла.
— Ну, пошли, забияка.
Встал, из крынки в миску налил, перед рысью поставил.
Чего это? — закружила та. Запах знатный, а отчего? Как взять-то?
Нос сунула, а жидкость в ноздри попала, все очарование портя.
Издеваешься?! — уставилась на мужчину кошка, отфыркиваясь, облизнулась.