Долг
Шрифт:
А вкусно!
И давай вокруг миски кружить, пытаясь еще попробовать да не искупаться.
Федор засмеялся:
— Глупышка!
Сам такой! — рыкнула и сообразила, как лучше молока отведать: лапами мису зажала, чтобы та не ездила да жидкость не проливала, и осторожно, не касаясь поверхности молока шерстью морды, язычком давай цеплять.
А ничего, ничего. Неудобно, жуть, конечно. Но ничего, ничего, — урчала, вылакивая молоко. Быстро оно закончилось. Непоседа разочарованно вздохнула и давай пустую посудину по полу гонять, намекая Федору:
Догадался, еще налил.
Уважаю, — зыркнула на него кошка.
Все до капли вылизала и заснула прямо головой в миске. А чего? Если еще нальет, Непоседа о том сразу узнает и добавку не пропустит.
— Не скучно мне с тобой будет, — усмехнулся мужчина. Попытался посудину отобрать и тут же по руке получил.
Не балуй! М-моеу!
— Ладно, шут с тобой, спи в миске, коль по нраву.
Вот и правильно, вот и молодец. Небось сама с усами, разберусь.
Глава 2
Запуржило.
Федор валенки чинил, а Непоседа на столе сидела, в окно глядела. Шибко зло вьюга играла, ветрище в стекло бился, сосны скрипели, где-то ставень бился и далеко, глубоко в подполе мышь шебуршала.
Ахти на нее — зевнула.
И фигуру во дворе приметила. Никак опять гостей в дом несет?
Двери схлопали и в комнату ввалился щуплый мужичок в тулупе на гиганта. Затоптался, отряхиваясь.
А то в сенях не судьба была? — недобро уставилась на него кошка, но даже позы не поменяла, только голову повернула.
— Здорово, Федор! — чинно протянул руку мужичок.
— Здорово, Семен Михайлович, — встрепенулся тот, валенок в сторону убирая. — Проходи.
— Ага, — носом шмыгнул и из-под полы здоровенную бутыль с мутной жидкостью извлек. — С гостинцем я. Спасибочки сказать.
— За что это? — удивился, но не шибко: какая разница за что пить, если есть что?
— Так ты ж патроны не дал — я не пошел. А тут пурга. Вот ушел бы и сгинул.
Верно, — чуть подобрел взгляд Непоседы.
— Так я что? — чуть растерялся Федор.
— Спаситель мой, вота как обернулось. За то и выпить с тобой хочу благодарственную.
— Ну, это… Может, так посидим? Чего повод выдумывать?
— Тоже верно! — порадовался Михеич, тулуп скинул, шапку с головы стянул и к столу. И замер — рысь, наконец, узрел:
— От — ты, кочерыжка ядрена! А мне Сима про рысь баила, да я отмахнулся — чего выдумала. А оно правда, значит?
— Правда, — подтвердил Федор, водружая на стол с краю, чтобы питомицу свою не беспокоить, кружки да тарелки с огурцами солеными и хлебом.
И все? А молоко? — уставилась на него кошка.
— Сима-то сказывала, дикая она шибко, — с острасткой кося на зверя, поерзал мужчина. Федор плечами пожал: кому как. И бутыль откупорил, разлил муть по кружкам.
У Непоседы враз шерсть дыбком встала, кисточки на ушах растопырились: пить, значит, удумали?! Гадость эту пахучую?! А молока мне нет?! Ла-адно!
Мужчины только кружки взяли, как кошка лапой бутыль на пол скинула.
— Вот мать честна! — крякнул Михеич, с тоской глядя на разлитое спиртное. — Нет, ну кому скажи!
Федор залпом содержимое кружки в рот закинул и на Непоседу уставился:
— Сдается мне, Михеич, что не котенка я в дом привел, — протянул.
— Да уж, что творит, что творит, — сокрушаясь по потерянному, поддакнул мужчина, выпил, что досталось, и в огурец вгрызся.
Непоседа прищурилась на него и лениво со стола спрыгнула. Лапами передернула, гордо прошагав мимо стекол и лужи со специфическим запахом. На постели растянулась, на мужчин поглядывая.
— О, взгляд! Ни дать, ни взять — женка ревнивая!
— Кошка, что с нее взять?
— А не скажи. У любого зверя, как у человека, свой характер есть.
Федор задумчиво на питомицу уставился:
— А ведь не я патроны тетке не дал — она мне их ей достать не дала, — кивнул на кошку.
— Да что ты?! — старик с сомнением губы пожевал, изучая зверя, потом на хозяина и рукой махнул. — Чепуха.
— Может быть, — протянул Федя. Подумал и в другую комнату пошел.
Рысь насторожилась: зачем это? Чего придумал? — за ним на разведку потопала. За занавес нырнула и узрела схрон в сундуке, которому век, не меньше. Добрый был сундук, дубовый, пах морилкой и насекомыми, а этот запах любые другие насмерть убивал. Потому, дом исследуя, Непоседа к нему особого внимания не проявила. А зря. Битком он бутылками набит был.
Ты что это, пить удумал? — закружила вокруг мужчины, уши предостерегающе прижимая, скалиться начала.
Федор замер с бутылкой, моргнул и словно мамане родной повинился:
— Одну ж всего, чего ты?
Ага. Потом вторую, следом все остальные. Там и в поселок сбегать не поленишься за добавкой. Делов-то: десять километров. А что пурга — ровно. Оно ж трезвому — опасно, а пьяному и в берлогу к медведю в покер перекинуться — легко, — рыкнула.
— Отстань! — разозлился Федор, почувствовав как холодком по коже страх перед детенышем неразумным пробежал. И кому скажи — не зверя боится, того, что он творит. Ведь ни дать — ни взять — человек. — Чего пристала? — спросил осипло. — За мать мстишь, что ли? Так винился уже: выбора у меня не было, пойми ты, зверюга глупая. Я ж тебя в дом принес, не оставил. Сгинула бы. Совесть-то имей…
И дошло с кем разговаривает, кому и что объясняет. Вздохнул, крышкой сундука хлопнул, к Михеичу пошел.
Не дошел — рысь под ноги кинулась, сшибая мужчину. Рухнул, бутылку выронил. Покатилась та к ногам гостя, что огурцом чуть не подавился от ужаса. Еще бы, второй раз на его глазах спиртное губят. И кто — кошка какая-то!
Рысь к бутылке, лапой прочь за порог гнать, а Михеич тяп ту и к груди прижал, защищая от погибели:
— Не балуй!
Ты мне? — осела, обалдев, рысь.
Федор поднялся, сграбастал кошку и в сенки отнес, запер двери в комнаты: охладись.