Долгая дорога к дому
Шрифт:
Элари понял, что они под центральным залом крепости, а за этим порталом начинается пронизывающая всю её толщу шахта. Наверно, на самой крыше Унхорга есть второй такой портал, а дальше — дальше небо… Невесть отчего, это показалось ему жутким.
С каждой стены зала на него смотрел огромный глаз, отделанный с поразительной тщательностью — они блестели совсем как человеческие, лишь овальные зрачки в их серой радужке были залиты бездонной, без единого отблеска чернотой. Их обрамляли сверкавшие серебром изогнутые ресницы и блуждавшие по ним тысячи сине-фиолетовых бликов наполняли эти чудовищные глаза страшной, сверхестественной жизнью.
Элари чувствовал, что начинает сходить с ума — от взглядов этих мертвых
Сильная ладонь Ньярлата сжала его плечо. Юноша опомнился и опустил взгляд. Мост, на котором они стояли, пересекал ров и нависал над поверхностью диска. Тот вращался не очень быстро и файа легко спрыгнул на скользящую под ним поверхность. Элари последовал за ним, но серая плоскость выскользнула у него из-под ног и юноша неловко приземлился на задницу. Поднявшись, он ощутил приступ дикого головокружения — казалось, вращается не диск, а всё, что его окружает. Поверхность под ним вибрировала, вибрация и гул обволакивали, растворяли его, всё вокруг казалось совершенно нереальным…
Когда он, наконец, смог подняться, Ньярлат вновь схватил его за руку и потащил дальше, к центральной пирамиде. Здесь почему-то вибрация едва ощущалась.
Они поднялись по выбитым в металле ступенькам — и у Элари вновь закружилась голова. Перед ним, всего в нескольких шагах, зияло устье восьмигранной шахты диаметром метра в четыре. Во вздымавшемся из неё столбе света танцевали мириады крохотных звезд — лишь через несколько секунд юноша понял, что это просто пыль. За шахтой возвышалась вторая плоская пирамида, но небольшая, всего в несколько ступенек. На ней стоял черно-зеркальный металлический блок.
Прежде, чем Ньярлат успел его остановить, Элари подошел к краю шахты и заглянул в неё. На отвесных металлических стенах дрожали сизые отблески. Там, в глубине, сияло яркое бело-голубое пламя… солнце… живой сгусток светящегося тумана. Но там было и ещё что-то…
Неведомая сила, безмерно превосходящая его волю, потащила его вниз, и через миг он упал бы, но сильная рука Ньярлата отбросила его назад. В голове Элари всё смешалось, несколько ужасных секунд он вообще не осознавал окружающее и видел только зовущее пламя. Пара крепких затрещин, отпущенных файа, привела его в себя. Он уселся на полу. Голова гудела от оплеух, но теперь он вновь мог мыслить связно.
— Что это было? — спросил он. — Ведь это не просто пламя. Оно было… живое.
Ньярлат прошелся вокруг него, словно вокруг ёлки.
— Это и есть Великая Машина Унхорга, созданная Древними. Вся эта крепость построена для неё. Принцип действия и устройство машины давно забыты, даже я их не знаю. Всё, что она может — это убивать. Быстро, бесшумно и тихо, в любом месте и на любом расстоянии. Уничтожить сурами в Байгаре или в долине Айтулари — она может всё это и даже гораздо больше. Но как — не знает никто. А чтобы такая сила не попала в плохие руки, она наделена сознанием, безмерно превосходящим наши. Машина сама решает, какой приказ ей стоит выполнять, а какой — нет. Но сама она не может ничего. Единственный файа, который может ей приказывать — я.
— Если эта машина и впрямь столь могущественна, то почему же вы, файа, не захватили весь мир?
Ньярлат нахмурился. Было видно, что тема неприятна ему.
— Я могу лишь высказывать желания, с которыми она может и не согласиться. И, чаще всего, не соглашается. Я не могу переубедить её, но она — единство из множества, и, если изменить его составные части — то изменится и целое. Знаешь, из чего состоит её разум? Из душ. В ней есть место для тысячи сознаний — и, когда добавляется новое, одно из старых исчезает. Им, это, конечно, не нравится, но они ничего не могут сделать. Вообще-то, эта возможность оставлена потому, что души — по
Ньярлат с безумной легкостью признался в похищениях и убийствах, о которых Элари рассказала Иситтала, и юноша понял, что приговорен. Файа сразу же догадался об этом.
— Но с тобой всё будет совершенно иначе. Ты — семьсот первый, последний. Это великая честь и я рад, что завершить работу наших предков выпало именно мне. Я сам отправил в машину восемнадцать душ, с тобой — у нас будет кворум и машина подчиниться мне. Я понимаю, что прошу у тебя очень многого — но это нужно для всех, не только для моего народа. Ты же хочешь спасти жителей Лангпари? Вот твой единственный шанс это сделать! Второго не будет!
— Ты хочешь, чтобы я сейчас прыгнул вниз? — растерянно спросил юноша.
Ньярлат покачал головой.
— Я не настолько глуп. Слишком часто у нас, поначалу, встречались перебежчики. Мне придется гарантировать твою лояльность… немного изменив твое сознание. Процедура довольно-таки долгая, но безболезненная совершенно, — да ты ничего и не почувствуешь. Просто заснешь… и проснешься немного другим человеком. Я понимаю, что испытывать неумолимую преданность ко мне будет довольно неприятно — но ты быстро привыкнешь, я думаю. Послушай, да тебе там даже воевать не придется! Ты решишь всё одним фактом своего появления. И потом тебя ждут столетия развлечений и удовольствий, недоступных даже для меня. Так что я надеюсь, что ты всё же окажешь мне такую честь и выразишь согласие. Тогда всё кончится к взаимному удовлетворению.
— А если нет?
Глаза Ньярлата сверкнули. Они и так уже светились собственным зеленовато-багровым светом, так что впечатление вышло устрашающее.
— К несчастью для меня, процедура программирования сознания требует совершенно искреннего, добровольного согласия объекта. Так что если ты откажешься — я тебя просто убью. Тебе не справиться со мной. Я сильнее тебя, я умнее тебя, я в своем доме, в самом его сердце… и я искренне надеюсь, что ты поймешь меня. Не хочешь же ты погубить всех, кого ты любишь, из-за своей позорной трусости?
Заметив, как Элари перевел оценивающий взгляд с его фигуры на устье шахты, Ньярлат спокойно пояснил:
— Не стоит и пытаться. Ничего не выйдет. Хочешь… хочешь, я покажу, как сливаюсь в одно целое с машиной?
Элари не хотел, но Ньярлат и не ждал ответа. Вдруг он начал раздеваться, быстро оставшись нагишом, если не считать браслета. Его гибкое поджарое тело состояло, казалось, из одних мышц, отлично развитых и игравших на впалом животе. Элари невольно залюбовался им, а потом заметил, что спину и зад файа сплошь покрывают свежие и подживающие царапины — следы неистовых любовных ночей. Сам он, с поблескивающей гладкой кожей, был похож на статую из ожившего металла.