Долгая дорога к дому
Шрифт:
— Зачем? — Ньярлат удивленно приподнял бровь. Это вышло у него почти естественно. — Один контейнер весит больше тонны — ты пришел сюда и, надеюсь, представляешь, чего будет стоить тащить его обратно. А нести ядерный снаряд без контейнера… ну, ты сам понимаешь. И потом, — какой в этом смысл? Все файа всё равно умрут. Было бы просто жестоко затягивать их агонию…
Элари словно обдали ледяной водой. Конечно, он понимал, что их положение далеко не блестящее, но слышать такое от юного вождя Унхорга было по-настоящему страшно.
— Неужели тебе не говорили, — продолжил Ньярлат, — что это мы, файа, создали сурами, —
— Разве ты сам хочешь умереть? — спросил оторопевший Элари.
Ньярлат дико взглянул на него — глаза в этот миг у него были совершенно безумные. Потом он отвернулся.
— Не хочу, — наконец ответил он. — Просто всё надоело. Это всё Великая Машина! — с какой-то мальчишеской обидой выкрикнул он. — Если бы она работала, как надо, мы, файа, владели бы миром! А она спокойно смотрит, как мы умираем! Я пытаюсь заставить её… но всё напрасно, напрасно! Она терзает меня… даже во сне мне нет покоя. Я не хочу так больше, не могу! — его речь была дикой и бессвязной и Элари попятился. Он вовсе не мечтал оказаться в одной комнате с сумасшедшим.
Неожиданно быстро Ньярлат повернулся к нему. Его лицо было злым и веселым — без малейших следов безумия и этот внезапный переход тоже пугал.
— Хочешь увидеть её? — странно улыбаясь спросил он. — Стать первым человеком, который видел её? Ты хочешь?
Не дожидаясь согласия, он повернулся и вышел — легко, бесшумно, словно тень. Элари невольно оглянулся на окно, зиявшее, словно провал в бездну. Из-за занавесей донесся удивленный вскрик — женский. Юноша мгновенно повернулся и вышел вслед за Ньярлатом.
На короткое, дикое мгновение ему показалось, что в комнате стоит два Ньярлата и что один обнимает другого.
6.
Они обернулись, глядя на него. Двойник был ниже, бедра у него были шире, талия и плечи — уже, а волосы — длиннее… то была девушка поразительной красоты, одетая так же, как правитель. Эта шуба шла ей гораздо больше… впрочем, ей бы пошла любая одежда. Полуобнявшаяся пара была поразительно красива, их красота пронизывала, как электрический ток. Красивое лицо Ньярлата лишь оттеняло лицо его спутницы — похожее, но другое, столь прекрасное, что описать его обычными словами Элари не мог. Её сильная гибкая фигура, полускрытая вызывающе распахнутой одеждой, тоже была поразительно красива. Очевидно, она подслушивала за портьерой и Ньярлат просто налетел на неё. Впрочем, она совсем не выглядела удивленной или напуганной, скорее наоборот.
Пару минут все трое молча смотрели друг на друга. Потом Ньярлат встал сразу за спиной девушки и обнял её. Она откинула голову назад, на его плечо. Элари захотелось крикнуть ей, чтобы она отошла… чтобы бежала прочь из этого места… но, в то же время, он вдруг ощутил бешеную, дикую ненависть к этой… к этой дуре, которой нравится принадлежать безумцу. Как же она не видит?..
— Это моя любимая, — просто сказал Ньярлат. Он прошептал несколько слов в маленькое ухо девушки. Та кивнула, вывернулась из его рук и вышла — независимой гибкой походкой, гордо откинув голову. Ньярлат, ухмыляясь, смотрел ей вслед.
— Ужасно дикая девица, и притом, здоровая, как лошадь, — он улыбнулся и задрал рукав. На мускулистом плече открылись синяки — несомненно, следы
— Ты никогда не занимался любовью шесть часов подряд? — с невинным лицом спросил файа. — И при этом два раза не терял сознание? Трудно поверить, что сильного, здорового юношу можно довести до подобного, а? — он вновь улыбнулся, по-мальчишески хвастливой улыбкой.
Сейчас в нем не было ничего безумного, кроме… Элари взглянул на серебряный браслет, украшавший левое запястье Ньярлата. Браслет был массивный, толстый, украшенный хитроумным геометрическим узором, и, несомненно, очень дорогой, но сначала юноша просто не обратил на него внимания — настолько его поразил сам Ньярлат. Сейчас он присмотрелся повнимательней.
Браслет опоясывала узкая полоска зеркально полированного серебра. Она нестерпимо блестела, но в ней было ещё кое-что — слабые радужные разводы, какие бывают на мыльной пленке. Они переливались, словно живые, независимо от того, под каким углом падал свет. Вдруг переливы начали разгораться, становиться всё ярче, пока не превратились в фантасмагорическое сияние, перетекавшее от одного режущего глаз оттенка до другого. Элари замутило — словно он увидел протез на голом изуродованном теле. Но это чужеродное сияние на красивой мускулистой руке выглядело гораздо хуже…
Он с усилием оторвал взгляд от диких переливов. Ньярлат стоял с таким задумчивым видом, словно всё это его вовсе не касалось. Лишь устремленные на юношу большие глаза блестели любопытством.
— Ты часто видишь радугу, а? — мило улыбаясь спросил он. — А ты знаешь, чей это символ? Нет? Ну и хорошо — я и сам не рад, что знаю, — он весело подмигнул ему и вдруг вышел.
Элари вышел вслед за ним в просторный, совершенно пустой коридор. Ньярлат, не обращая на него внимания, шел впереди — бесшумной, энергичной походкой охотника… или хищника. Элари, впрочем, она показалась слишком пружинистой — в ней было что-то фальшивое. Он вздрогнул и невольно перевел взгляд на стены.
Ньярлат не глядя ткнул в кнопку и с вежливым полупоклоном пропустил юношу в лифт. Почти бесшумно они поехали вниз, вышли в простор нижнего круглого зала. Их усердно старались не замечать. Это очень не понравилось Элари, как и сами прохожие — несколько мрачноватых солдат в темном, сонная девушка в полупрозрачном платье на голое тело, пара босых смазливых подростков почти в такой же одежде…
Они обогнули бассейн, углубились в длинный коридор с низким сводом, почти темный — единственная зарешеченная лампа свисала с потолка в самом его конце. Скоро они оказались в полумраке. Затем глаза Элари расширились, и он увидел…
Увидел, что браслет Ньярлата светится собственным бледно-радужным светом. Он разгорелся, стал ярче, бросая едва заметный отблеск на стены…
7.
Скоро они вновь вышли на тусклый красноватый свет. Темные, поблескивающие стены здесь были словно отлиты из обсидиана. Из зиявшего в них ряда арок тянуло ледяным сквозняком, а под облезлой белой эмалью открытых настежь дверей виднелась ржавчина. В торце коридора, под лампой, тоже была такая дверь — запертая.