Долгие ночи
Шрифт:
— Но люди-то там есть? Живет хоть кто-то?
— Люди живут везде. И там тоже. В основном курды, кочевники племени эшират. Говорят, они разбойники и грабят армян. К востоку расположен Диарбекир, по словам проводника-армянина — "турецкая Сибирь". И еще проводник говорил, что в Турции живут народы разных национальностей и что молятся они самым разным богам. Так что, Маккал, не одни мы такие храбрые. Не только мы поднимем оружие против властей, многие народы мечтают о свободе. И в самой Турции воюют против султана, особенно христиане, живущие за морем.
Нет! Невозможно было слушать слова Арзу. Ум отказывался понимать, сердце отказывалось верить. В Турции еще хуже, чем в России. Пленных горцев в России отправляли в Сибирь или в имения помещиков. Пусть в оковах, но там можно было дышать свежим воздухом и греться на солнце. В крайнем случае не так уж трудно было и сбежать. Турецкая же тюрьма по рассказам походила на зиндан Шамиля, если даже не хуже.
— Как ты считаешь, Арзу? — спросил Маккал. — Нам следует отправляться туда?
— Один я ничего не решаю. Спросим людей.
— Лично мое мнение такое, — заворчал Тарам. — В набахти я всегда успею. А потому останусь здесь. Земля тут плодородная. Если нечего будет есть — заберем силой. А то, что Нурсет-паша нас обманывал, я заранее чувствовал. И непонятно, чего мы ждем дальше. Кто нам отдаст хорошую землю? Таких дураков на свете не найдется. Почему нас выгнал русский падишах, ясно. Он — гяур. Но турецкий! Он же мусульманин. А поступил хуже гяура.
Свинья! — возмущался Тарам.
— Любой царь хорош, когда он мертв. А что слышно из Эрзерума?
— спросил Маккал.
— Там наших собралось около пяти тысяч. И их тоже гонят в Диарбекир, сказав, что мы туда уже ушли. Более двух тысяч человек снялись с мест и отправились к Диарбекиру. В Чубакчуре мы с ними встретились и рассказали всю правду. Они немедленно повернули назад. Но уже не в Эрзерум, а сюда к нам. Дней через десять они будут здесь.
— Их нам только и не хватало!
— Они тоже голодают?
— Там еще тяжелее. Нурсет-паша безвыездно сидит в Эрзеруме.
Со всех соседних виллаетов туда стянуты войска.
— Может быть, нам лучше расселяться группами, — нерешительно произнес Али, — Тогда мы и прокормиться сможем.
— Этого нельзя делать ни в коем случае, — решительно возразил Маккал и с грустью добавил:- Конечно, всем вместе было бы лучше. Легче язык свой сохранить, обычаи. Видно было бы и лицо народа.
Уставшие Арзу и Чора начали дремать сидя. Тарам вычистил трубку.
— Несчастный народ на земле, — ворчал он. — Начинить бы всю землю порохом да взорвать! Столько прожить и не увидеть ни одного радостного дня! Что мы сделали, чтобы над нами так измывались? Вот ты говорил, Маккал, дескать, нападение на Муш — позор для нас. Я и сам сперва удерживал народ, а потом пусть нехотя, но повел.
Кто станет сопротивляться — отправится на тот свет. Нас не жалеют, и мы никого жалеть больше не должны.
Возмущение Тарама перерастало в ярость. В темноте глаза его заблестели, как у озлобленного голодного волка.
— Успокойся, Тарам, успокойся, — обратился к нему Али. — Не мути словами своими народ. Ему и без тебя тошно. Вы скверно поступили, напав на Муш. Теперь туркам ничего не стоит собрать войско и уничтожить нас. У них есть зацепка. А ее им дали вы.
— Кто турок боится, пусть держится за подол жены.
— Не забывайся! Здесь ты не у себя в горах. Здесь совсем другая ситуация. А с нами женщины и дети. Их ты куда денешь?
От турок пощады ждать нечего.
— Тем лучше для всех нас. Сразу подохнем и не будем мучиться.
На том свете нас даже предки не признают, если предстанем пред ними такими скелетами. И райские гурии отвернутся от подобных мужчин. Правильно я говорю, Маккал?
— Все ты говоришь верно. Но пойми и другое. Нельзя сейчас накликать на себя еще большую беду. Ваше нападение на Муш…
Ну что я теперь скажу Арзу?
— Слова-то ты какие хорошие говоришь: долг, благочестие, благородство… — Тарам словно рассуждал сам с собой, — Я всегда поднимался на гору и смотрел оттуда, как турки и армяне работали на полях, а курды, разбив шатры, пасли овец. Не знаю, может быть, зерно, что они убирают, и овцы, которых они пасут, им не принадлежат. Может быть, эти люди, как ты говоришь, и работают не на себя. Но у них есть все же свой клочок земли, есть своя кровля над головой, и они могут трудиться. А вот я двадцать лет мечтал о такой же мирной жизни: о праве пахать, о праве сеять, о праве убирать зерно. Мечтал, будучи в неволе.
Захотел я убежать из нее. И куда попал? Но все-таки я им завидую. И скажи ты мне, ну в чем моя вина, за что меня преследуют столько лет? Маккал, я хочу мирной жизни, а приходится грабить и убивать. Так вот, пусть Аллах потом и рассудит, кто в том виноват. Я или он.
— Не пори горячку, Тарам. Потерпи. Да и отдохнуть всем пора.
Эти двое до смерти устали. И нам спать уже хочется.
От громкого голоса Тарама Арзу проснулся. Он подождал, пока Тарам уйдет, потом спросил:
— А что ты привез из Стамбула?
Маккал вздохнул.
— Говорил с Абдул-Межидом и Али-пашой. Им не до нас. С русскими у них мир, и затевать с ними ссору они пока не собираются. Если же такое случится, то мы должны будем ударить русским в спину. Теперь же нам следует набраться терпения и ждать… Короче говоря, все обстоит так, как и предсказывал Берс. По мнению турок, сильнее их нет никого на свете и только они одни способны защитить нас от русских. Только все это одни слова. Реальной пользы от них нет никакой. Порядок в Стамбуле отсутствует, всюду произвол. Народ доведен до полной нищеты.