Долгие ночи
Шрифт:
Видимо, богатый человек жил здесь: и виноградник у него огромный, и дом такой красивый, что другого такого в селе не найти.
Кто-то прошел совсем рядом. Соип слышал его тяжелое дыхание и еще сильнее прижался к ограде. Беспокоили мальчика и собаки в соседнем дворе. Они, по-видимому, учуяли постороннего и злобно рычали.
Выглянула луна, вокруг стало совсем светло. Соип расстроился.
Сейчас он глядел на луну с ненавистью. А в Шали любил отыскивать на ней пастуха с посохом…
Виноград… Ему представилось белое, как диск этой луны,
Соип ходил в село, просил. Но его отовсюду гнали. Никто не дал ни единой грозди. Что же ему теперь оставалось? Только украсть. Не доведи, Аллах, чтобы мать умерла, так и не поев винограда. Соип всю жизнь стал бы мучиться. "Лучше бы днем не ходил и не унижался", — подумал он. Даже вспоминать теперь было неприятно, как ходил он по дворам, объяснял, рассказывал, просил, словно нищий.
Соип вновь прислушался. Собаки перестали лаять, да и шагов на улице больше не было слышно. Значит, пора! Мальчик поднялся, проверил, на месте ли отцовский кинжал, и мигом вскарабкался на ограду. Огляделся еще раз, нет ли кого, кошкой спрыгнул вниз и опять прислушался. Выждал, пока глаза привыкнут к темноте, вытащил кинжал из ножен и, крепко сжимая его в правой руке, бесшумно пошел вперед…
Неяз-бей был первым богачом в своем селе. Кроме красивого дома и виноградника, имел еще лавку и кофейню. На всех посматривал свысока: Неяз-бей мало с кем считался. Да и кто на селе мог потягаться с ним?
Прежде чем отойти ко сну, Неяз-бей решил осмотреть виноградник, проверить, на месте ли сторож. Только за последний месяц у Неяз-бея увели корову и отличного скакуна.
Старый хрыч Узун-боба клялся всеми святыми, что он в ту ночь глаз не сомкнул. Врал, конечно. Вот и сейчас наверняка спит без задних ног, старый ишак. А за чеченцами нужен глаз да глаз. Они, как всем известно, весьма ловкие воры. Где уж с ними дряхлому Узун-бобе справиться. Голодные, они злее волков.
На беду Неяз-бея в горах объявилась и шайка разбойников, состоящая из турок, армян и курдов. Говорят, теперь у них новый атаман, какой-то однорукий чеченец. Всех богачей тиранит. Тут Узун-бобе и подавно не справиться. Пока с одного конца сада до другого добежит, все добро растащат. Поэтому теперь Неяз-бей и второго сторожа нанял, поставил его у лавки и ружье ему дал.
Действительно, Юсуп-боба с ружьем под мышкой важно расхаживал вокруг лавки, и Неяз-бей остался доволен. За него можно было не волноваться. А вот Узун-бобу нужно проверять да проверять.
Вернувшись во двор, Неяз-бей отвязал овчарку, пустил ее в сад, и сам поплелся вслед за ней.
Подбежав к винограднику, овчарка остановилась и навострила уши. Неяз-бей тоже почувствовал какую-то опасность.
Собака бросилась к кустам. Он же, вырвав кол, поддерживавший виноградные лозы, побежал за собакой. Уже издали он увидел чью-то тень, метнувшуюся к ограде…
* * *
…Соип бежал к забору. Третью гроздь он сорвать так и не успел, но две лежали у него за пазухой. На бегу Соип ударился головой о подпорку и упал. Поднялся и, превозмогая боль, добежал до самой ограды и уже было вскочил на нее,
Соип упал. Стоявшая над ним овчарка, разинув пасть и злобно рыча, пыталась вцепиться мальчику в горло. Тогда Соип ловко выхватил кинжал и вонзил лезвие меж лопаток озверевшего пса.
Собака жалобно заскулила и медленно повалилась на землю.
Мальчик снова бросился к ограде и полез на нее. Но он не помнил того места, где перелезал в первый раз и теперь только ранил руки об острые колючки, разложенные по верху широкой каменной ограды. Кроме того, боль в ноге от укуса не позволяла ему действовать быстро. Он вновь сполз обратно в сад и осмотрелся.
Лазейка, которую он расчистил от колючек, пробираясь в сад, находилась левее. Он бросился туда. Но в этот миг чьи-то цепкие руки схватили его за воротник. Соип понял, что схватил его сам хозяин и он не пощадит: или убьет сразу или будет бить до смерти. И Соип решился держаться до конца. Он вырвался из сильных рук, прижался спиной к ограде, как разъяренный тигренок, и замер, обнажив кинжал.
Неяз-бей поднял кол, но Соип мгновенно пригнулся. Сильный удар чуть не выбил кинжал его руки. Руку пронзила острая боль. И тогда Соип бросился на своего врага. Неяз-бей отскочил, и Соип уже предвкушал свободу, как вдруг что-то тяжелое обрушилось ему на голову, и он, словно подкошенный, рухнул на землю.
— Что здесь случилось, бей-эфенди? — испуганно вскричал подоспевший на шум Узун-боба.
— Это я у тебя должен спрашивать, бездельник! — вне себя от ярости орал Неяз-бей, указывая пальцем на труп собаки. — Вот, любуйся! Из-за твоей лени, из-за трусливой душонки погибла такая собака! Я ее щенком купил за две лиры!
— А кто же убил ее, бей-эфенди?
— Да вот тот чеченский оборванец, — Неяз-бей кивнул головой на распростертое тело Соипа.
Только теперь Узун-боба увидел окровавленного мальчика. Он встал на колени и осторожно приподнял его голову. Череп был пробит, из огромной раны широкой струей стекала кровь. Старик перевернул мальчика на спину, расстегнул на нем черкеску и приник ухом к груди. Сердце не билось!
Подняв смятую гроздь винограда, он горестно вскинул голову и тихо сказал:
— Бей-эфенди, ты убил ребенка.
Глаза старика наполнились слезами. Таким же худым и бледным от постоянного недоедания был и его внук, которого теперь тоже нет. Его забрали в аскеры, и он погиб в последней войне с русскими. Разве Узун-боба знал русских? Почему его внук должен был с ними воевать? Какое ему было дело до них?
— Бедняга, зачем ты забрался в это логово зверя? Хозяин здесь ведь хуже зверя. Разве ты не знал? Пришел бы ко мне и сказал: "Узун-боба, узюм берин [94] ". И старый Узун-боба не отказал бы. О, Аллах, пусть отсохнет рука у того, кто совершил столь черное дело!
94
Узюм берин — дайте виноград (турецк.).