Долгие ночи
Шрифт:
Но Шахби был уже стар. Все его надежды — на сына. Хабиб молод, здоров и, что самое важное, храбр. Кто знает, может, через несколько лет он станет и пашой. Иншалла, тогда он поведет свое войско в Чечню, освободит ее от гяуров и сделается имамом. Дальше этого воображение Шахби пока не шло.
Правда, лично для него не все складывалось благополучно. Он похоронил свою дородную, пышную Бежу, затем брата Гати. Но Шахби не особенно убивался. Он прочитал Коран в честь усопших, но не пожертвовал на них ни одной копейки. Мирские дела казались ему важнее.
После
— Сядь поближе, Эсет, — обратился он к молодой женщине, принимая из рук ее четки. — У меня есть к тебе дело.
Шахби быстро перебрал четки, прошептал молитвы. Все это время взгляд его из-под тяжелых бровей был обращен на сноху.
Отложив, наконец, четки, он придвинулся к Эсет и взял ее ладони в свои.
— Потрескались, посинели руки твои, — зашептал мулла.-
Огрубели. Разве черная работа им под силу? Вон как потрескались… И волосы спутались…
"Еще бы, — подумала Эсет. — Гнуть на тебя спину с утра до вечера… А волосы… Ради кого мне теперь наряжаться…"
— Трудно тебе, знаю, — продолжал мулла. — Все хозяйство на твоих плечах. Но я решил положить этому конец. Наймем служанок.
Заплатим, сколько попросят. Они будут делать все, ты же только пищу станешь готовить. Ты очень красива, Эсет, тебе надо беречь красоту…
От таких слов деверя Эсет совсем растерялась. Внимание старика тронуло ее до слез. С того дня, как она покинула дом и рассталась с матерью, ей не довелось больше видеть ласки.
Гати, хотя и был добр и заботлив с ней, но нежности от него она так и не видела. Эсет высвободила руки и концом платка прикрыла заплаканные глаза.
— Не плачь, дорогая, — еще проникновеннее заговорил Шахби, сделав безуспешную попытку оторвать ее руки от лица. — Я больше не допущу, чтобы из твоих глаз упала хоть одна слезинка. И я это сделаю, если ты… согласна, — Шахби, казалось, сам испугался своих слов и тревожно глянул на сноху.
Но Эсет их и не слышала. Она опять вспомнила Гати-Юрт и расставание с матерью. Братья и сестры умоляли ее остаться, худыми ручонками обнимали ее ноги… Но что она могла изменить: Гати уезжал. Нет, не видать ей больше родного аула, Гати-Юрта… Разлука с родиной и свела преждевременно мужа в могилу. Пусть он был калека, но все-таки — муж. И человек был хороший. Теперь же она совсем одна осталась… А Арзу? Сердце ее сладко замерло. Она все еще любила и где-то в глубине сердца не теряла надежды. Теперь же им ничего не мешает. Они оба свободны…
Молчание снохи Шахби понял по-своему. Предположив, что его расчеты оправдываются, старик решил немедленно продолжить начатый разговор. Если бы мулла умел читать чужие мысли! О, он, несомненно, воздержался бы от этого! Но Шахби хотя и был муллой, в конечном счете оставался простым смертным. Потому и продолжил так:
— Вот, Эсет, опустели наши гнезда. Злой рок и беспощадные ветры времени разорили
Словом, он свою жизнь устроит. А вот наши с тобой гнезда разорены… Ты не смотри, Эсет, что я уже стар.
Под старость мужчине особенно необходима подруга. Мне трудно без жены. Ты и сама видишь. Все мне Аллах дал: и дом, и сад, и деньги. Но к чему мне теперь все это? Никакой радости… В лагере подходящей жены мне не найти, хотя любая девушка оттуда с радостью согласится прийти в такой богатый дом. Но как я могу жить с человеком, не зная, какого он роду-племени? Не знаю, Эсет… Не было еще на земле случая, чтобы мертвые возвратились… Я похоронил жену, ты — мужа. Вторично выйти замуж гораздо труднее, чем жениться. И потом наших людей скоро переселят в другое место, да и мрут они сейчас как мухи. Если ты уйдешь к ним, тоже погибнешь от голода.
Эсет никак не могла взять в толк, к чему же клонит старик.
— Так вот, я думаю, лучший выход для нас с тобой — это соединить наши судьбы. Шариат не только не запрещает, а наоборот, даже поощряет женитьбу на вдове брата. И если ты согласна…
— Что ты сказал, кант? — прошептала пораженная Эсет.
— Если ты согласна, говорю, стать моей женою… то мы…
будем… счастливы.
Эсет отскочила от него, как от змеи, и замерла посреди комнаты. Мелькнула мысль, а уж не рехнулся ли деверь? Нет, вроде бы он в своем уме. Она пристально посмотрела на его рыхлое тело, на дряблые отвислые щеки и бесцветные слюнявые губы, искривленные ехидной усмешкой… Посмотрела и брезгливо поморщилась: таким омерзительным он ей показался.
— Ты… шутишь?
— Нет, Эсет.
— Мой муж… был твоим братом…
— Мы живые, нам и нужно жить…
Так вот почему он прикидывался ягненком! Вот почему так заигрывал, обхаживал да всякие ласковые слова говорил ей…
— А когда люди узнают об этом?
— Никто и не узнает. Мы же тихо, тайно…
— Но я-то буду знать! Куда же ты мою совесть спрячешь? Нет, не бывать такому, Шахби! — вскричала Эсет, впервые называя деверя по имени.
— Я не тороплю. Ты сперва подумай хорошенько.
— Подумаю, но все равно ничего не изменится! — твердо произнесла Эсет.
— Тогда убирайся с моего двора! — закричал, брызгая слюной, Шахби. — Чтобы ноги твоей, духа твоего здесь больше не было!
Слышишь? Подыхай там! — И Шахби ткнул пальцем в ту сторону, где, по его мнению, находился лагерь. — Ты очень скоро на коленях приползешь обратно…
— Не надейся! Скорее брошусь в огонь…