Долгий путь к себе
Шрифт:
Свадьбу Иеремия назначил во Львове, просил короля почтить присутствием, но король отказал: быть на обручении — это для Замойского, за его заслуги, быть на свадьбе — оказать милость Вишневецкому, противнику сильной королевской власти. С него довольно будет послов.
Обидевшись, Иеремия закатил такую свадьбу, чтоб королевская выглядела — нищенкой.
За невестой приехал в золотой карете, запряженной шестью белыми, как снег, лошадьми.
Старостой свадьбы был коронный гетман Станислав Конецпольский, дружками — Николай Потоцкий и Юрий Оссолинский.
Венчал и
На свадьбу Иеремия истратил двести пятьдесят тысяч злотых. Щедрый напоказ, он органисту за вдохновенную игру подарил село.
Перебирая в памяти мельчайшие детали свадебного триумфа, князь Иеремия наливался детской обидой, когда хочется плакать долго, беспричинно и безутешно. Десять пустых лет прожил он. Десять! И ничего для бессмертия! А что там дальше? Старость. Неужто свадьба была его единственным звездным часом?
От обиды князь швырнул в огонь кочережку, которой оправлял поленья. Поленья развалились, пламя погасло, стало не на что смотреть.
Князь, чертыхнувшись, полез в камин достать кочергу, обжегся, и тут ему стало уж так обидно, что слезы покатились сами собой.
В столь неподходящую минуту створчатая дверь распахнулась вдруг, и в комнату вошел мужик, таща на спине головастого, раскормленного мальчика.
— Ты зачем?! Ты кто? — закричал князь на мужика в недоуменной ярости.
— Как договаривались, — ответил мужик. — Это и есть мой Стась. Стась, скажи его милости!
Стась положил круглую бритую голову на плечо мужика и поглядел на князя круглыми, совершенно черными глазами.
— На тебе золотой шлем, а в руках у тебя два огненных меча, а за спиной у тебя два огненных крыла. Какой ты большой! До неба! У ног твоих угли, дым клубами, а за спиной у тебя, за крыльями — хороший город. Ха-а-ар-о-о-оший!
Князь Иеремия, будто в колодец, не мигая смотрел в черные замершие глаза мальчика.
— Хороший город! — повторил тот, улыбнулся и закрыл глаза веками с синими прожилками.
Душа заликовала у князя.
— Что же ты его держишь, пусти его, — сказал он мужику.
— А у него эвон ноги-то какие! — повернулся мужик боком, показывая высохшие, как корешки, ноги мальчика.
— Тогда сам садись.
— Спасибо, — сказал мужик, — сяду. Стась раздобрел больно. А чего ему? Лежит, кормежка хорошая. Правду сказать, его даром богоданным и кормимся.
В комнату вошла княгиня Гризельда.
— Здравствуй, Петрусь!
Мужик вскочил на ноги, поклонился.
— Этот ребенок — ясновидящий! — сказала княгиня.
— И давно у него дар открылся? — спросил князь Иеремия насмешливо, но щека у него дергалась и голос был чужой.
— С полгода всего! — ответил мужик простодушно. — С весны! Пчел в степь вывезли, а он как-то поутру давай звать меня: «Беги, мол, на пасеку, деда убивают». Я
— С рождения у него с ногами? — спросил князь.
— Да первый годок ничего себе был. Как все. А потом хворать начал. К знахарю пошли: он и раскусил козни. Это, говорит, не ваш ребенок-то. Это — одмина. Подменный. Велел вынести на сорное место и бить от правой руки к левой. Врать не буду, сам я не пошел, а жена моя своими ушами слышала, своими глазами видела. Положила она дитё на кучу сора, хлещет по щекам, а тут голос: «Зачем бьете-мучите мое дитя?! Отдайте мне мое, возьмите свое!» Кинула ребенка, а со своим улетела столбом пыли.
— Кто кинул ребенка? — спросил князь, облизывая пересохшие губы.
— Ведьма, должно быть, — сказал мужик. — Ведьмы подменяют детей, если у них дохленькие рождаются…
— А может быть, она обманула?
— Кто?
— Ведьма!.. Может, он, твой Стась, одмина.
— Уж не знаю, — мужик склонил голову, раздумывая. — Теперь все равно. Привыкли к нему. Выходили. Он вон и отблагодарил. Любого вора укажет.
— Эй, Стась! — окликнул Иеремия, мальчик посмотрел на князя. — Кто у меня украл?
— Сотник, — ответил Стась.
Князь Иеремия засмеялся.
— Сотник, говоришь. Бери выше. Адам Казановский у меня город Ромны было своровал, любимчик короля. Еле отнял. Староста Александр Конецпольский — Гадяч у меня уворовал, Хорол. Староста, а ты говоришь — сотник… Ну, еще что-нибудь скажи мне.
Мальчик положил голову на отцовское плечо и вдруг запел, чисто запел, приятно:
Сел Исус вечеряти, Пришла к нему Божия Мати, Будь, мой сынку, ласковый, Возьми-ка ты ключи райские, Отомкни, сынку, пекло кромешное, Отпусти, сынку, души грешные. А одной души, сынку, не выпускай, Та душа согрешила, Отца-матерь полаяла, Не полаяла — подумала. Ой, будь здоров, князь! Не сам собою, С своею женою, Вечер тебе добрый, Коли ты хоробрый!И мальчик забился на спине отца:
— Пошли! Пошли!
— Дайте им сто злотых, — сказал Иеремия.
— Сто злотых? — удивилась княгиня столь щедрой награде.
— Двести!
— Двести?
— Триста!
Княгиня позвонила в колокольчик. Вошел дворецкий.
— Выдайте этим людям триста злотых и отпустите.
Двери за мужиком бесшумно затворились.
Князь Иеремия подошел к жене, наклонился и поцеловал ее в висок. Сел рядом.
— Что он хотел сказать своей песенкой?