Долгий путь скомороха. Книга 2
Шрифт:
– Вот именно, что почти, – вздохнул Теодорка.
– А тебе трудно особо там и не будет. Если только первое время. Так-то ты на итальянском уже славно разговариваешь…
– А я и писать могу уже много и по-итальянски, и по-английски, и по-немецки! Дяденька Ратмир много со мной занимался до этого Андрейки, – хвастливо перебил его мальчишка.
– Вот видишь! Молодец! Так что ничего не бойся, Теодорка, и давай этим разом, что мы в Италии будем, оставайся-ка ты учиться там же, где сам Ратмир учился, – заключил старик Никифор, надкусывая кусок пирога
– Так мы всё-таки поедем этой зимой в Италию?! – радостно воскликнул Теодорка.
– Да, Ратмир сказал, что выправит нам всем новые документы и когда земля морозом схватится – поедем в Италию, – улыбнулся старик Никифор и довольно потянулся всем телом. – Эх, хорошо же там!
– Ура-а! Гип-гип, ура-а-а! – радостно закричал Теодорка и, вскочив на ноги, побежал вприпрыжку кругами, раскинув руки и распугивая птиц и стреноженных лошадей.
Глава 7
Во дворе Девичьего монастыря царила суматоха. Бородатые служащие Разбойного приказа в суконных формах с озабоченными лицами шныряли по застроенной деревянными постройками территории монастыря. Испуганные таким количеством мужчин, монахини шарахались от них в разные стороны.
На высоком деревянном крыльце недавно отстроенного терема матушки игуменьи Евникеи толпился чиновничий и монашеский люд. Сам митрополит Филипп в окружении своих помощников-монахов мрачно поглядывал вокруг из-под густых, кустистых бровей. Высокий, худой дьяк Разбойного приказа Лаврентий хмуро выслушивал первые доклады своих подчинённых. Он недовольно осматривался по сторонам и то и дело откидывал рукой лезшие ему в рот кончики блекло-рыжих, жиденьких косм, торчавших из-под высокой соболей шапки.
– Ну, что, Высокопреосвященнейший Владыко, похоже, что самой матушки игуменьи-то сегодня и не будет? – с раздражёнием обратился он к митрополиту.
– Не успеет она сегодня вернуться, дьяк Лаврентий, – слегка склонился к нему тот и добавил: – Как отбыла она днями ранее на богомолье во Владимир, так и ждали мы её не ранее будущей недели. Кто же знал, что такое приключится?!
– Так что мы здесь тогда торчим?! – разозлился ещё больше дьяк Лаврентий и прикрикнул на стоявшего тут же престарелого духовника Девичьего монастыря отца Павла: – Давай, отец Павел, мне скорее добрые хоромы, чтобы я мог там расположиться, да сыск продолжать. Великий государь с митрополитом меня спрашивать станут скоро. А мы ещё никого и не начали пытать. Я уже дал указание никого без моего ведома из монастыря не выпускать.
– Хорошо, хорошо, дьяк Лаврентий! Как же я и сам-то не додумался?! – залебезил отец Павел и крикнул старческим голосом стоявшим в стороне монашкам: – Ведите скорее дьяка Лаврентия в богатые хоромы, да стол для него и его людей накройте изрядный.
Монашки быстро подбежали к дьяку Лаврентию, и повели его в соседний терем.
Отец Павел тут же низко поклонился митрополиту: – И вам, Высокопреосвященнейший Владыко, у нас хоромы готовы самые лучшие. Сам провожу вас.
Митрополит
В это время в большой келье схимницы Серафимы продолжали гореть свечи. Пахло ладаном, мятой и эвкалиптом, и тяжёлым духом больного человека. Несмотря на солнечный день, в келье стоял полумрак.
На широкой смятой постели, раскинув руки и ноги в разные стороны, лежала горой, тяжело дыша, сама схимница Серафима. В беспамятстве она громко стонала и мотала головой из стороны в сторону. Сухими губами она периодически что-то шептала, и тогда сидевшая рядом келейница Ефросинья склонялась над ней, пытаясь разобрать, что она там шепчет.
– Вот опять, – развела она руками, обращаясь к сидевшему за широким деревянным столом помощнику дьяка Лаврентия – дьячку Николаю. – Опять бормочет, дескать «позовите его да позовите его». А кого позвать-то?! Никак не говорит.
– Да как же с ней такое приключилось? – хмуро глянул на неё тот.
– Так она же сама поехала за тем скоморохом. А я ей говорила, мол, зачем ты, матушка, сама-то поедешь? На то при монастыре есть посыльные. Опять же ей после того, как она увидела наших мёртвых послушниц в кладовой, сразу нехорошо стало.
– Ну, и зачем она поехала сама? – торопливо записывал за ней в толстую тетрадь помощник дьяка Лаврентия.
В этот момент в коридоре послышались быстрые, лёгкие шаги, и в проёме двери показалась худая мужская фигура в богатом кафтане. Мужчина пригнулся и шагнул в келью.
– Ох, дьяк Лаврентий! – соскочила с кровати келейница Ефросинья и поспешила припасть сухими, тонкими губами к костлявой руке дьяка.
– Ну, будет, будет, – недовольно отмахнулся от неё тот и пристально посмотрел на лежавшую на постели схимницу Серафиму. – Удар у неё, однако, похоже, случился. Все под богом ходим, – торопливо перекрестился он.
– Мы тоже так подумали, батюшка, – покорно отошла в сторону схимница Ефросинья, крестясь вслед за ним.
– Я-то сюда спешил, думал, что она хоть что-то сможет рассказать мне. Ан нет. Вижу, что толку сейчас от неё ни на грош, – раздосадовано покачал он головой. – Лучше бы остался себе в хоромах. Так и что – в себя ни разу и не приходила?
– Нет, батюшка, ни разу, – суетливо стала подправлять одеяло на больной келейница Ефросинья. – Только и бормочет одно: «Позовите его, да позовите его» А кого звать-то и не называет.
– А как удар-то с ней приключился? – поднял на неё сумрачный взгляд дьяк Лаврентий.
– А при мне и приключился, батюшка. Скоморох-то этот отказал ей. Вот у неё удар и приключился. Она же, матушка моя, вся испереживалась, что прознают в народе про эти убийства и перестанет народ в монастырь дары нести, да в монашество поступать, – торопливо пояснила келейница Ефросинья.
Дьяку Лаврентию показалось, что он ослышался: – Скоморох отказал?! Какой такой скоморох?! В чём отказал?
Монашка вжала голову в худенькие плечи и жалостливо изобразила на лице подобие улыбки: