Долгий путь скомороха
Шрифт:
– Так ты точно завтра ко мне не уставший придешь? – хитро посмотрела на Ратмира молодая женщина.
– Приду, приду, только когда стемнеет. Отец-то тебе, видать, мало всыпал тогда.
– Да нет, достаточно. Только на мне как на кошке всё быстро заживает, – опять усмехнулась Лукерья. – А про боярышню я тебе одно скажу. Все люди из одного теста сделаны. Вот и боярышня эта… Боярин-то сидит там себе и думает, что дочка его прямо ангел небесный – из кисеи, шёлков да одеколонов сделана. Только крыльев ангельских за спиной не хватает… Ан нет… Боярышня – тоже человек
– Ну, всё понятно! Пошёл я, – неожиданно встал со скамьи Ратмир и направился к двери.
– А что так? – удивилась Лукерья. – Или правда не нравится?
– Да брешешь ты всё, Лукерья, – вздохнул разочарованно Ратмир. – Невинной была Богдана перед тем, как её изнасиловали и задушили.
– А ты откуда знаешь?
– Знаю, видел, – твёрдо ответил Ратмир.
– И прямо разбираешся в этих делах?! – встав в позу – руки в боки – спросила Лукерья.
– Я во многих делах разбираюсь, и мне жаль, что ты соврала мне как обыкновенная базарная баба, – покачал головой Ратмир и, откинув ногой в сторону кочергу, взялся за ручку двери.
– Стой! Ну, ладно, садись, – в свою очередь раздосадовано вздохнула молодая женщина. – Ну, да соврала… Так мне же тоже обидно, что обо мне такая слава идёт, а эта пигалица прямо всеми любима была аж до трясучки. Что мужики: «Ох, наша жалостливая Богданушка!» Что бабы: «Ах, ангел Богданушка! Невинная красавица!» Я вон тоже была дитё невинное, пока старший боярский сыночек меня в одиннадцать лет в своей светлице не оприходовал! – зло воскликнула она. – Меня тогда приставили в горнице убираться, а ему семнадцать минуло. Такой же здоровенный, как и папаша его. Завалил на пол – я и пикнуть не успела.
– Извини, не знал, – озадаченно произнёс Ратмир. – А боярин узнал потом про это?
– А ему-то что? Сынок растёт мужиком, и, Слава богу. Так его сынки-то здесь, считай, всех более-менее симпатичных девок пользуют. А кто чего против может сказать? Мы же – холопы, как скоты бессловесные. И пожаловаться некому. Сам знаешь, как бояре свой суд вершат.
– Смело ты разговариваешь, Лукерья, с чужаками. Я-то ладно, но с остальными будь осторожней, а то не миновать тебе плетей или чего хуже.
– Что же ты думаешь, что я дура совсем? Не понимаю с кем и как разговоры разговаривать. Да и отец мой тиуном при боярине уже много лет служит – который раз уже выручает… Очень ты мне по душе, Ратмир, пришёлся, но ведь ты и не глянешь на такую, как я. Только разве побаловаться раз-другой… Или не права я? – она с робкой надеждой глянула ему в глаза.
– Права, – кивнул Ратмир, глядя в сразу померкнувшие глаза девушки. – Но не потому, что ты там какая-то не такая. А потому, что есть у меня зазноба, которая для меня дороже всего на свете…
– И почему тогда ты здесь, а не с ней? – зло усмехнулась Лукерья.
– Потому что она очень далеко отсюда, – вздохнул Ратмир и тут же спохватился: – Расскажи мне, пожалуйста, Лукерьюшка, про боярскую дочь. Помоги быстрее
– Но ты должен прийти завтра ко мне, как обещал, – она упрямо поджала губы.
– Несмотря ни на что? – улыбнулся Ратмир.
– Несмотря ни на что! – подтвердила она, тряхнув головой. – Я-то думала, что твоя краля тебя ждёт где-то в Москве. Ан нет, где-то в дальних краях. Так что у меня ещё есть шансы приворожить тебя всухую, – засмеялась она, но увидев взгляд Ратмира, тут же добавила: – Да шучу я, шучу про ворожбу-то. Сама знаю, что толку от этого мало. Только одни несчастья потом начинаются. Ну, спрашивай, что ты там хотел про боярскую дочку узнать.
– Получается, что всё, что ты мне утром там наговорила – всё это неправда? – полуутвердительно спросил Ратмир.
– Всё, да не всё, – недвусмысленно произнесла Лукерья. – То, что она была невинна – это хорошо. Но и что на конюшне был у неё ухажёр – это правда. К нему-то она и бегала обжиматься. Только видать не трогал он её до поры, до времени. А, может, боярского гнева боялся. Это же не он её выбрал. Это она сама к нему прилепилась. Поначалу, может, и вправду жеребят ходила лечить, а вот потом, когда его разглядела, то сама к нему стала бегать.
– Кто он?
– Конюха Леонтия сынок – Максимка. Шестнадцать годков ему, и он там к лошадям тоже приставлен. Да наши все об этом знают, только молчат, чтобы боярина не злить. Даже сынки его молчат.
– А они тоже знают?
– Знают, знают. В конце зимы они Максимку в лесу отловили и избили сильно, припугнув, что убьют его, если он не перестанет глазеть на неё, – Лукерья подсела к Ратмиру на лавку и положила ему голову на плечо. – Максимка-то и рад был бы от неё отвязаться, да Богданушка эта сама к нему прилепилась. А он – что? Он – человек подневольный…
– Неужели ни мать, ни отец Богданы не замечали этого? Ей же нельзя было выходить из светлицы без отцовского разрешения, – спросил Ратмир.
– Ты как будто первый раз на свет народился, Ратмир, – засмеялась, ластясь к нему, Лукерья. – Слышал такую присказку: «Кот из дому – мыши в пляс»? Вот как только боярин отбывал на службу ко двору Великого государя, так все и начинали радоваться. Даже боярыня добрее становилась и с нами – с девками – то в лес по грибы-ягоды, то к озеру – на лодочке покататься… И никто про то боярину не докладывал, потому что всем хорошо, когда боярина нет на дворе. Вот и бегала Богданушка твоя на конюшню с милым поболтать, да и жеребят как бы полечить.
– А как же братья про него узнали?
– Да кто его знает. Они ведь тоже сейчас при дворе в войске Великого государя состоят и здесь бывают только наездами. Может, сказал кто? Бог его знает, – вздохнула Лукерья. – А только Богданушку они и сами невзлюбили.
– Это ещё почему? – удивился Ратмир.
– Говорят, что боярин так в ней души не чаял, что пообещал много чего ей в наследство отписать. А они-то думали, что всё им достанется после его кончины. Ну, теперь-то уж точно всё им и достанется. Навряд ли сейчас боярыня сможет себе другую дочку вымолить. Года у неё уже не те.