Долгий сон
Шрифт:
— Хоть бы они и тебяубили! — со злостью прошипел он. И ужаснулся собственным словам, спохватился: — Ой, нет! — Он старался справиться с нахлынувшими чувствами, превозмогая ощущение вины, глуша в себе ревность. Наконец смятение в нем улеглось, остался лишь порыв — ни от кого не зависеть. Глаза высохли; он был один.
— Ты, сынок? — окликнула его мать. — Слава Богу, вернулся… А где Тайри?
— Задержался, есть работа, — выговорил он деревянными губами.
— Сыночек мой, — всхлипнула мать, обнимая его.
Он отстранился.
— Ты что, дурачок? Дай только поцелую…
— Отстань от меня, — проворчал он.
— Так с матерью не разговаривают, — укоризненно сказала она.
— Я устал. Я спать хочу.
Наступило тяжелое молчание.
— Ну хорошо, — вздохнула она.
Он бежал от нее, не на день, не на два — на все дни своей жизни;
Спустя полчаса он лежал в постели с открытыми глазами, ворочался в темноте на подушке, стараясь осмыслить назойливые видения, которые теснились у него в голове. Потом он увидел сон…
…он стоял в спальне родителей и там висели большие белые часы с белым циферблатом и две белые стрелки как две руки раскинулись широко словно предостерегая а циферблат был как лик Господа про которого проповедник Рагланд рассказывал что он тебя ввергнет в адский огонь на веки вечные если будешь дурно вести себя и он подошел на цыпочках к двери проверить не подглядывает ли кто а оттуда к маминому туалетному столику рассматривать флаконы с духами и баночки румян и губную помаду и под скамеечкой на которую садилась мама оказалась какая-то странная штучка он нагнулся да так и есть это рыбий пуп влажный пузырь с острым запахом он неловко засмеялся но вздрогнул от неожиданности потому что часы затикали громко словно кто-то бил в барабан ТИК-ТАК раздались громовые удары часов ДИНЬ-ДИНЬ и он удивился когда понял что часы говорят ОТОЙДИ ОТОЙДИ тут что-то запыхтело как поезд Ч-ЧУХ Ч-ЧУХ и он увидел паровоз с вагончиками вроде того который ему подарили на Рождество паровоз задел рыбий пуп дымовой трубой Ч-ЧУХ Ч-ЧУХ и стал накачивать его паром а рыбий пуп начал раздуваться расти как воздушный шар как живот у миссис Браун когда она ждала ребенка и пожелтел Ч-ЧУХ Ч-ЧУХ а часы говорили ОТОЙДИ ОТОЙДИ и пузырь уже до того раздуло что пришлось попятиться и уступить ему место но рыбий пуп все равно разрастался заполнил комнату загородил двери и окна и теперь он попался теперь ему было не выбраться а рыбий пуп разнесло еще больше так что его оттеснило к стене слышно было как пыхтит паровоз Ч-ЧУХ Ч-ЧУХ как часы предостерегают ОТОЙДИ ОТОЙДИ и пузырь с силой прижало к его лицу он стал задыхаться НЕТ! НЕТ! а рыбий пуп стал такой огромный так туго натянулась тонкая кожица что он понял сейчас что-то случится НЕТ! НЕТ! пузырь лопнул ПУФ-Ф! съеживаясь как пустой воздушный шар наружу хлынула кровь и он увидел окровавленное голое тело Криса кровь во все стороны растекалась по комнате подобралась к его ступням лодыжкам поднималась все выше и ему пришлось встать на цыпочки чтобы кровь не попала ему в рот но было поздно она захлестывала ему голову он открыл рот хотел закричать но захлебнулся и утонул в крови…
Он проснулся, тяжело дыша, зажег в темной комнате свет. Слишком явствен был его сон, не может быть, чтобы от ужасов, которые ему привиделись, не осталось следов наяву. Он едва не кинулся в спальню к родителям, но чутье остановило его — нет, это не поможет… Отныне он должен учиться жить один на один с ужасными видениями. Он вздохнул и закрыл глаза, засыпая.
Утром он проснулся усталый, разбитый, но от ночного кошмара в памяти не удержалось ничего.
XI
Медленно замирали в буднях Черного пояса, где жил Рыбий Пуп, отголоски гибели Криса. С кафедр неслись громоподобные, но маловразумительные проповеди, в которых черные проповедники доказывали в поте лица, что всякая смерть есть проявление неисповедимой воли Всевышнего, дланью своею отмеряющего, какая доля небесной справедливости назначена грешным обитателям земли. Тайри, хоть и оплакивал Криса, не преминул отметить, что его смерть произошла как раз в такое время, когда могла оказать благотворное воздействие на его сына. Эмма увещевала Пупа отринуть мирские соблазны, презреть обольщения плоти и возлюбить царствие небесное. Три года после того дни Черного пояса протекали гладко, однако это объяснялось скорей не страхом физической расправы, а неким душевным омертвением. Криса и знали, и любили, но варварские обстоятельства его смерти заключали в себе вызов, на который нельзя было ответить, не опрокинув весь уклад повседневной жизни, так что в конце концов так ничего и не произошло, не считая исступленных проклятий со стороны клинтонвильского черного меньшинства. Клинтонвильская «Таймс» — негритянский еженедельник на четыре полосы, издаваемый директором местной школы, — посвятила похоронам Криса столбец в траурной рамке, а впрочем, обошла молчанием причины его смерти.
В сентябре на пятнадцатом
Приученный к зависимости, он не думал, как оснастить себя для плавания по жизни; подразумевалось, что в нужное время об этом позаботится Тайри. Он не старался добиться для себя особых преимуществ, будь то дома, на улице или в школе, и не потому, что робел, — просто не видел надобности в том, чтобы урвать себе побольше. Пока у него было все, что нужно: дом, друзья, нехитрые развлечения. Очень может быть, что впереди ждут бури и тревоги, но зачем их предвосхищать? Что-то он смутно предчувствовал, что-то вселяло в него неуверенность, когда он думал о будущем; одно было связано с влекущим образом женского тела, другое — с тягостно беспокойным сознанием, что он черный, однако по недостатку житейского опыта сегодня его не волновали такие отвлеченные предметы. Сегодня можно было, как все кругом, вволю смеяться, балагурить, петь, вволю есть — он знал, что у них в народе научились прятать самые глубокие душевные движения под личиной беспечной веселости, и ему это нравилось.
Он жил в мире, где ничто не дозволено, но все совершается, где рука об руку с осуждением идет предосудительный поступок. И потому он прекрасно понимал, что возвещают неясные голоса и порывы, которые рождаются в тайниках его тела и бередят ему нервы. Черные девочки, до сих пор решительно недостойные внимания, как существа, которые «ни фига не смыслят», а способны только хихикать да трещать языком, вырастали в первооснову жизни, чьи главные свойства скрыты до поры, до того времени, когда он и его черные друзья станут взрослыми и придут к ним, неся каждой ее повинность и удел. Такое толкование женщины Пуп принимал как нечто само собой разумеющееся — именно так представляло ему женщину его окружение. Женщина предназначалась ему в дар, как услада, как ничем не заслуженное удовольствие, которым природа по прихоти своей оделяет только мужскую половину человечества, и этого подарка он дожидался, как ждут какого-то нового, необычного Рождества, когда Дед Мороз, скажем, не приходит в дом, а ждет тебя на улице. У них в компании подолгу и во всеуслышание обменивались шуточками насчет предстоящих телесных утех, но знали о них лишь понаслышке. Каждый терпеливо ждал, когда кто-нибудь другой придет и объявит, что дал выход побуждениям, которые диктует его мужское начало. Впрочем, меж ними не было соперничества. Не было в их ожидании и никакой романтической подоплеки. Луна и звезды, немое красноречие набухающих весною почек, многозначительные картины осеннего плодородия с урожаями фруктов и зерна — все это не имело никакого отношения к женщине и ее назначению, и если б кто-нибудь попытался провести связь между женщиной и могучими процессами роста и увядания в мире, на него выпучили бы глаза и только посмеялись бы снисходительно и беззлобно:
— Да ты, друг, больной!
Как-то утром возле школы Рыбий Пуп увидел, что навстречу ему, весь встрепанный, с блестящими глазами, идет Тони.
— Пуп, я как раз тебя дожидаюсь, — загадочно сказал он.
— Да? А чего?
— Ляжешь, парень, — раззадоривал его Тони.
Рыбий Пуп схватил его за плечо и повернул к себе лицом. По лицу хранителя тайны блуждала таинственная улыбка.
— Ладно тянуть резину! — возмутился Рыбий Пуп. — Начал, так договаривай.
— Ты потише на поворотах, — осадил его Тони. — Скажу, не боись. Зик-то у нас — взял да и попробовал.
— Чего?
— А то ты не знаешь, — отмахнулся Тони.
— Откуда мне знать, интересно, — сказал Рыбий Пуп, догадываясь, что речь идет о женщинах, но страшась ошибиться и тем поставить себя в смешное положение.
— Зик переспал с женщиной…
Рыбий Пуп разинул рот, и тут же оба прыснули, ухватясь за животы.