Долгий сон
Шрифт:
— И много денег приносит доку эта «Пуща»? — спросил Рыбий Пуп.
— Это, парень, золотое дно. — Зик покрутил головой.
— Что ж, док торгует живым товаром, твой отец — бакалейным, мой — гробами… Вещи нужные. Можно не бояться, что прогорим, — рассуждал вслух Рыбий Пуп.
— Вот именно. Кто без этого обойдется.
Зик вошел на ступеньки заднего крыльца, и Рыбий Пуп уловил приглушенные звуки рояля — кто-то наяривал буги-вуги.
— Ловко шпарит, — невольно поддаваясь музыке,
— Ух и повеселимся, чертям станет тошно, — промурлыкал Зик, раскачиваясь в такт музыке, и три раза постучал в дверь.
— Девочки-то здесь чистые? Или какие на каждом углу?..
— Что ты, здесь девочки с гарантией.
— Это в каком смысле?
— Подцепишь сифилис или еще что, док тебя вылечит за так.
— Ей-богу?
— Серьезно. И потом, учащихся здесь обслуживают со скидкой.
— Мамочки мои родные! — прыснул Рыбий Пуп. — Не отстает док от жизни!
Дверь открыл грузный черный мужчина высокого роста, с красными воспаленными глазами, в грязном белом фартуке.
— Зик, привет.
— Здоров, Брюхан.
— Это кто же, дружок твой? — спросил Брюхан, подозрительно покосившись в сторону Пупа.
— Рыбий Пуп, сын Тайри, — представил приятеля Зик.
Брюхан округлил глаза, его лицо просветлело.
— Скажи на милость! Дождались! Ну заходи, кавалер. Давным-давнопора.
Они вошли в тесный коридорчик, откуда вела наверх крутая лестница. Под лестницей были как попало навалены бочонки, ящики из-под пива.
— Про тебя уже тут спрашивали, Пуп, — сказал Брюхан.
— С чего бы это?
— Ну как же, сынок Тайри. Сколько девочек только того и ждут, чтобы с тобой познакомиться.
— Тогда скажите, пускай приготовятся, я — вот он, — пропел Рыбий Пуп.
Все рассмеялись. Брюхан повел их наверх, в главное помещение — огромный зал с высоким потолком, пропахший пивом и затянутый сизым табачным дымом. Железное перекрытие крест-накрест оплетали изнутри связки мха. Посреди зала лениво топтались три пары танцующих; костлявый черный музыкант в рубахе и без пиджака, поставив рядом с собою стакан виски и не выпуская изо рта сигарету, барабанил по клавишам. За столиками сидело десятка два девушек.
— Видал? — Зик повел головой в их сторону.
— Да, брат ты мой. — Рыбий Пуп протянул Зику сигареты. — Закуривай.
— Что будем пить? — спросил Брюхан.
— Тащи пару пива, — распорядился Зик. Он чиркнул спичкой, поднес ее Пупу, закурил сам и, не погасив, кинул через плечо на пол.
— Эй ты, соображаешь? — крикнул Брюхан, затаптывая тлеющую спичку. — Мох-то сухой, как черт-те что. Нам только пожара не хватало.
Он отошел, переваливаясь, и приятели, сев за столик, стали оглядывать
— Потанцуем? — слабо улыбнувшись, спросила одна, высокая, с очень светлой кожей.
— Надо бы сперва промочить горло, — сказал Рыбий Пуп. — Выпьете с нами пивка?
— Спасибо, — хором ответили все три.
— Присаживайтесь, — пригласил Зик, с усмешкой рассматривая девушек.
Они сели. Одна — низенькая, черная как смоль толстуха. Другая — пухлая, с желтой кожей. Третья — та, что заговорила первой, была стройна, как тростинка, и почти белокожа.
— А вы, видать, свои мальчики, — улыбаясь, отметила чернокожая.
— Прогуливаем? — спросила вторая, трогая их учебники.
— Почему, просто проходим анатомию, — сказал Рыбий Пуп.
Девушки захохотали, учуяв заработок.
— Остряки, — сказала толстуха и, оттопырив влажные губы, нацелила большие глаза на Зика.
Рыбий Пуп угостил девушек сигаретами; Брюхан подал пиво и проворно принес еще три бутылки.
— Меня зовут Глэдис, — сказала светлокожая.
— А меня — Рыбий Пуп.
Рыбий Пуп определил свой выбор с первого взгляда. Было жутковато, что Глэдис так похожа на белую, но он знал, что опасаться нечего, что она доступна, и это волновало его.
— А меня зовут Мейбелл, — сказала черная.
— Меня — Бет.
— В Дугласовской учишься? — спросила Глэдис.
— Ага, правда, недолго осталось.
— Кончаешь? Я тоже там кончала, четыре года назад.
— Не совсем так. Бросаю. Только пусть это будет между нами.
— Ох, я тебя понимаю, — смеясь, сказала Глэдис. — Сама была рада без памяти отвязаться от этих чертовых учителей.
— Чем же они тебе насолили?
— Познакомимся получше, скажу, — с горечью ответила она.
— Нет, ты скажи сейчас, — попросил он, наклонясь к ней ближе.
Она взглянула на него, помолчала и решилась:
— Учитель английского сделал мне ребеночка, — прошептала она ему на ухо. — Это он мне так хорошо объяснял про глаголы…
— Джефферсон?
— Он самый, подлец, — сказала она, глядя куда-то мимо печальными глазами.
Она нравилась ему все больше; она была не так хороша, как Глория, и все же он находил в них что-то общее. Во взгляде ее карих, влажных, почти неизменно опущенных глаз была боль и покорность судьбе, от всего ее облика веяло усталостью много испытавшего человека. Она по-хозяйски просунула руку ему под локоть.
— Потанцуем, не хочешь?
— Давай. — Рыбий Пуп повел ее на середину зала.