Долгое дело
Шрифт:
Ее соучастник - последний негодяй или крайний дурак. Или человек с подавленной волей. Калязина подавить может...
– Я по повестке.
– А? А, садитесь, пожалуйста...
– Зачем вызывали?
– Зачем вызывал... Если вызвал... Что-то было нужно...
Он переворошил жизнь Калязиной с ее детства. Там были мужчины. Забытые ею, забытая ими. Брошенные ею, брошенная ими. Были мужчины и не забытые, и не брошенные, а временно оставленные на эти месяцы следствия. Все они не понравились Рябинину. Но среди них не было мужчин, годных на роль соучастников, - каждый занимал какое-то общественное положение,
Он не знал, в каких социальных горизонтах искать этого соучастника...
– Сергей, дай совет, - сказала Демидова.
– Пожалуйста...
– Рабочие схватили хулигана, а не знают, где ближайшая милиция. Задержанный и выдает: "Ведите, я знаю". Теперь адвокат загнул, что это смягчающее обстоятельство...
– Адвокат не соврал?
– В чем?
– Что знает милицию...
– Это же хулиган сказал.
– Тогда адвоката не за что привлекать.
– Сергей, что с тобой?
А вот в "исповеди" о нем есть. В исповеди" о нем сказано все. Где тут?.. "У меня есть близкий человек. Скажи я ему, чтобы достал луну, полезет на дерево. Скажи, чтобы на улице крикнул петухом, - крикнет. Любит меня до тихого одурения. Но всегда есть "но". Любит, но он не человек, а так, телесная видимость".
Все правильно. Немолодой мужчина с утраченной волей. Сколько таких в городе? А если он так скручен любовью, что потерял себя только с Калязиной? Тогда это нормальный и, может быть, даже волевой и приличный человек. Нет, любовь поднимает, а не опускает. Что же это за любовь, которая лишает молока детей и стариков?
– Сергей, десятка до завтра найдется? - спросила Базалова.
– Найдется...
– Это же пятерка.
– Да? Больше не найдется...
В ювелирном магазине Рябинину показывали перстень с натуральным бриллиантом, который он сравнил с фальшивым. Не отличить. Филигранная работа. А это значит, что соучастник ходил в ювелирный магазин и сам видел перстень. Запомнил его. Сделал, не подобрал, - точно такой же не подберешь. Видимо, он инженер. Нет, теперешние инженеры руками-то не очень владеют. Скорее всего, он высококвалифицированный рабочий. Умелец он. При таких-то руках на кой ляд связываться с Калязиной? Ну да - любовь.
– Лида?
– Сережа, уже шесть часов.
– Что-нибудь случилось?
– Утром ты ушел таким странным... Я и решила зайти. Вот билеты в филармонию.
– Идем...
Он уже наскреб кучу информации. Немолодой, безвольный мужчина, умелец. А ведь если немолодых и безвольных в городе много, то умельцев, наверное, можно сосчитать. Возможно, он посещает какое-нибудь техническое общество. Но теперь творящих, сверлящих, колотящих столько, что вряд ли кто их считал и учитывал. Этим путем не найдешь - слепая ветвь. Нужно сменить горизонт.
– Не нравится? - шепнула Лида.
– Ну как же... Бетховен ведь.
– Сережа, это Бах...
В науках - стыки, в допросах - оговорки, в поступках - нелогичности... Калязина поступала только логично. Везде и всегда. Но вот она пришла к прокурору и остановила взглядом часы. Для чего? Чтобы показать Беспалову свои возможности. Для чего? Чтобы прокурор не
– Музыка Баха стала модной, - сказала Лида, отстраняя его от лужи, в которую он хотел шагнуть. - Почему, Сережа?
– Хорошая.
– Она современна. Почему, Сережа?
– Почему?
– Потому что она кажется нам космической. Почему, Сережа?
– Громкая.
– Потому что Бах писал о боге, а бог казался ему великим, как и космос...
Заместитель прокурора города сказал о провокации взятки. Как там?.. "Это сделал человек, который топчется в канцелярии". Запомнилось дословно. Электрик бывает и в канцелярии. Парнишке двадцать лет, и, кажется, студент-заочник. Она могла его подкупить. Но ведь нужен соучастник постоянный, который и часы остановил, и сарай поджег, и цистерну сквасил, и фальшивый бриллиант сделал... Тогда это не электрик. Но человек, который бывает в канцелярии прокуратуры...
– Чай наливать?
– Чай... А что-нибудь твердого?
– Не наелся?
– Чем?
– Сережа, ты же съел целую тарелку котлет, зелени и картошки...
Немолодой мужчина, слабохарактерный, хороший мастер, бывает в канцелярии прокуратуры... Зачем же? Рябинин выспрашивал секретарей, не мелькал ли перед ними немолодой посторонний мужчина. Нет, не мелькал.
А он бывает не только в канцелярии, но и у электрика. Возможно, бывает и в других учреждениях, расположенных в здании. Тогда ясно, почему секретари не считают его посторонним. Он свой. Но тогда, тогда...
– Я... Я сейчас...
Он вскочил, расплескав драгоценный цейлонский чай, и, как человек, опаленный непереносимым светом, пошел в переднюю. Лида бесшумно скользнула за ним.
Рябинин набрал номер петельниковской квартиры:
– Вадим, это ты?
– Разумеется.
– Не на дежурстве?
– Нет, коли с тобой говорю.
– Не спишь?
– Сергей, я не сплю, не ем и не сижу в ванной. Говори, что случилось?
– Вадим, вы за Калязиной приглядывали... Как же она встречалась со своим помощником?
– Сначала у себя на работе через второй ход, а вот потом...
– Когда она входила в наше здание, вы за ней следили?
– Конечно, нет. Она же к тебе шла.
– Вот тут она с ним и встречалась.
– Ты его знаешь?
– Ага.
– Ну так скажи.
– Вадим, это комендант.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Где-то накопали руды, наплавили металла и наделали струн и труб. Где-то наготовили дерева и наделали скрипок, контрабасов и арф. Где-то и когда-то сидел человек и писал на линованной бумаге кружочки и крючочки. Где-то и когда-то мальчишек и девчонок выучили в определенном порядке нажимать на клавиши, водить смычки и дуть в трубы. Все просто.