Долгое дело
Шрифт:
С л е д о в а т е л ю Р я б и н и н у. Вероятно, вы назовете это совпадением...
На меня ползло какое-то темное бесформенное существо. Сделалось невыразимо жутко, тяжело, нечем дышать... Перестал чувствовать ноги, потом живот, а это черное подбиралось к груди. Я понял, что как только оно доберется до сердца, то наступит смерть. Я закричал... Эта черная жуть медленно уползла в окно и вроде бы перелезла в соседнюю квартиру. Я проснулся...
Утром, когда уже встали, мы услышали беспокойный шум за стеной и вышли на лестничную площадку. Заплаканная
Совпадение? Чего и с чем?
Уважаемый гражданин Меркин! Нет, это не совпадение. Скорее всего, вы уловили во сне какие-либо тревожные звуки, доносившиеся из соседней квартиры. Во сне человек может принять почти неслышный, предпороговый сигнал, который вызвал в спящем мозгу видение страха и опасности.
Опять по чужим кабинетам томились потерпевшие, свидетели и понятые.
В десять часов Рябинин лишь отметил - десять часов. И окинул стол и комнату еще одним, теперь уже последним взглядом: бланки протоколов лежат слева, пишущая машинка перед ним, папка с уголовным делом справа... Шесть стульев пусто притихли строем. Все готово. Он волнуется?
Четверть одиннадцатого, его взгляд лишь скользнул по часам - это еще не опоздание. Очные ставки будут здесь, перед столом. Опознаваемых поставит туда, а опознающих вот тут. Понятые сядут в уголок. Конечно, волнуется.
Где-то наверху радиостанция "Маяк" начала передавать известия половина одиннадцатого. Мало ли из-за чего можно опоздать? Крепкий утренний сон, неритмичность транспорта, оторвался каблук по дороге...
Бочком и не вовремя в кабинет протиснулась худая фигура коменданта. Вечная фигура коменданта в вечно черном костюме, с темными и вечно печальными глазами. Нет, сегодня в нем была, как сказала бы корреспондент Холстянникова, оригиналинка - вздыбленная челка, словно он всю ночь проспал лицом в подушку.
– Сергей Георгиевич, в буфет апельсин привезли...
– Некогда, - вежливо улыбнулся Рябинин.
– Теперь, конечно, не до апельсинов, - согласился комендант.
– Что вы имеете в виду?
– Капусту пора квасить.
– Капусту?
– Граждане "Жигулями" закупают. А у кого нет машины везут в детских колясках. А у кого нет колясок, несут в рюкзаках.
И промелькнуло, исчезая...
...Один думает о засолке капусты. Другой - о жизни, которая коротка, как прошмыгнувшее лето...
Впрочем, комендант пришел вовремя: ждать Калязину утомительнее, чем беседовать с человеком.
– Александр Иванович, в телепатию верите?
– Это которая на расстоянии?
– И без проводов.
– Без проводов череп не пробить.
– Да, бывают крепкие.
– А ежели за тыщу километров, то помех много.
– Ну а если через спутник связи?
– Телевизору мешать запрещено.
– Выходит, в телепатию не верите?
– Со мной тоже одна клептомания стряслась...
– Какая?
Александр Иванович переступил с ноги на ногу - он никогда не садился и мог, слава богу, исчезнуть
– Был я материально ответственной личностью. Везу как-то из банка на буровую получку в сумме шести тысяч. Глянь, а сумки с деньгами нет. Меня тут кровавый пот прошиб. Весь "газик" перерыл... И слышу с высей глас покойного батюшки: "Сашка, бараний лоб, вернись на седьмой километр". Велел я шоферу завернуть, а сам гляжу на спидометр. На седьмом километре велю стоять. В кювете, в лопухах, лежит моя сумочка. Такой вот кандибобер вышел.
– Странный кандибобер.
– А его посадили.
– Кого?
– Шоферюгу-то, который мою сумку в лопухи зателепатил...
Рябинин посмотрел на часы. Когда он поднял глаза, то коменданта уже не было. Четверть двенадцатого... Он снял трубку и набрал ее домашний номер никого. Тогда позвонил в эпидстанцию, где ему ответили, что Калязиной сегодня не будет. И тогда его волнение перешло в беспокойство.
– Не идет? - спросила помощник прокурора Базалова, как-то по-хозяйски заполняя кабинетик своей дородной фигурой и не менее дородной сумкой.
– Не идет, - слабо улыбнулся Рябинин.
– Лучше с убийцей иметь дело, чем с такой...
– Перед вызванными неудобно.
– Про нее уже в городской прокуратуре говорят.
Он знал, что говорят. И про него говорят. Это они еще не знали о сквашенной цистерне молока.
Базалова тяжело опустилась на один из многочисленных стульев. Вернее, на два стула. Полные руки в легком платьице - она еще жила летом обхватили, казалось бы, неохватную сумку. Что там? Кодексы и прокурорские бланки или ощипанные бройлеры с бутылками ряженки?
– Вся в заботах. - Она перехватила его взгляд.
– Плохо.
– Почему плохо?
– Нельзя быть в заботах всей, - оттенил он последнее слово.
– Сам-то тоже хлопочешь.
– И плохо. Заботы должны быть для нас, а не мы для забот. Уметь подняться над заботами.
Кому он говорит - Базаловой или себе?
– Ты ведь размышляешь о жизненном смысле, - жеманно улыбнулась она, словно он предложил ей прийти на свидание.
– А ты о чем?
– А вот о чем. - Она раскрыла сумку и вытащила бройлера, ощипанного. И о телепатии мне думать некогда.
– Я вот думаю, - вздохнул он.
– Сережа, есть солидные люди, которые верят во всякую чувствительную сверхпроводимость...
– А сама-то веришь?
– Я-то? Нет. Но эпизод со мною был...
Возможно, и был, а возможно, пришла его поддержать по доброте душевной. Что бы он делал без них. Без своих товарищей, в этом трехмерном кабинетике... И Демидова придет...
– Пять лет назад проснулась я ночью от звука упавшей пустой бутылки. Думаю, где-то на улице... Но мне сделалось так страшно... Уснула с трудом. Что же оказалось? Этой ночью в другом городе умерла моя мама. Она поднялась с кровати, подошла к столу и там упала. И рукой смахнула со стола пустую бутылку. Как ты это объяснишь?