Долгота дней
Шрифт:
— Что за черт?! — заорал Вересаев, первым зашедший в помывочный зал. Он мечтал только о том, чтобы принять душ и скорее забраться на полок. А тут обезображенный труп, саркастически улыбающаяся голова которого держится на лоскуте кожи. Лиза в альбоме тут же нарисовала полицию, тюрьму, преступление и наказание.
Не успел Гредис хорошенько разглядеть покойника, как под окнами раздался визг тормозов.
— Это за нами, мальчики, — сказала Лиза. — Так я и думала.
— Ты бы думала поменьше, — посоветовал Сократ.
Вошедшие действовали решительно, но бить не стали. Были даже относительно вежливы. Заковали
— И что теперь? Что теперь?
Через десять минут в камере появился Гиркавый.
— Вас-с-силий Яковлевич, — вскочил с нар Сократ и прижал руки к сердцу, — мы ни сном, ни духом!
— Невинные мы, — проникновенным голосом сообщил Вересаев, с трудом перебарывая желание стать на колени.
— Я в курсе, — криво усмехнулся Василий. — Это я вам труп подкинул.
— Зачем?! — удивился Сократ.
— Чтобы вопросов не возникло, — пояснил Василий. — Так что светит вам сегодня переселение в мир иной. Согласитесь, свежий труп — отличный предлог для этого.
— А смысл?
— Сократ Иванович, — почесал подбородок Гиркавый, — не знаю, как объяснить… В общем, так сложилась политическая ситуация, что в Киев попасть можно, только приняв насильственную смерть. А вам, к сожалению, сейчас туда попасть очень надо. Усваиваешь? Придется вам стать, как бы это помягче…
— Переселенцами, — подсказала Лиза Элеонора.
— Вот-вот, переселенцами! — обрадовался Василий. — Молодец!
— Признайся честно, Вася, это тебе жуки нашептали насчет насильственной смерти?! — поинтересовался Гредис.
— В Киев? — в свою очередь поднял брови Вересаев. — Вроде не собирались.
— Мысли такие имелись, — проговорил Сократ, многозначительно посмотрев на Лизу и Николая. — Дело не в этом. Зачем убивать, я не разберу. Что за новая паранойя?
— Долго рассказывать. Да ты и не поверишь все равно, — поморщился Василий. — Это проще понимать, так сказать, опытным путем.
— Бред, — тоскливо посмотрел в бетонный потолок Гредис. — Бред абсолютный! Но девочку отпусти, а?! Ты же знаешь, она человек особый и не может быть замешана ни в чем таком…
— Все верно, Сократ Иванович, — побледнев, улыбнулась Лиза Элеонора. — Василий Яковлевич правду говорит насчет поездок в Украину. Так и есть. Пока не умрешь, туда не попадешь. А попадешь, так ненадолго. Да еще и неизвестно куда. Эту тайну мне рассказала Ворона…
— Старая блядь, — заметил Гредис.
— Ну и пусть. Блядь человек или не блядь — это в нем не главное. Главное, вернулась она исключительно потому, что попала в некое место, похожее на Киев, но не в Киев. Потому и вернулась. Оттого и крыльями бьет, клювом долбит, орет матерно, сидя на дубах и липах. Коньяк употребляет по утрам. Грусть у нее, — Лиза задумалась на секунду. — Так что идею умереть поддерживаю. Жалко, презервативы не захватила и платье с маками не успела надеть.
— И что теперь, Вася? — спросил Вересаев, чувствуя, как бьется пульс в висках.
— Ничего. — Гиркавый посмотрел на часы. — Через пару минут расстрел. Поверьте, всем будет лучше, если мы покончим с этим быстро. Пока
— Это ж какая такая тайна? — скривил губы Вересаев.
— Такая, — вздохнул Гиркавый, — что вы втроем регулярно убивали наших людей…
— Втроем? — уточнил Вересаев. — Кисева, значит, не при делах?
— Ее нет в городе, — спокойно кивнул Василий. — К тому же в последние полгода она в бане почти не появлялась. По болезни. А что, кто-то против?
— Как можно, — Вересаев посмотрел в потолок. — Пусть живет божий одуванчик.
— Так вот, одуванчики, — после секундной заминки продолжил министр. — Как все было, чтобы вы знали. Трупы вы расчленяли топором и сжигали в котельной. Правда, котельная у вас оказалась, мягко говоря, не приспособлена для этих целей, но кто будет разбираться? Кстати, теплотехники уже расстреляны. Все четыре смены. Надеюсь, что их ждет долгая и прекрасная жизнь, скажем, в Черновцах или Каменце-Подольском. Но кто его знает, как поет один замечательный человек, — он грустно усмехнулся. — Так что хотя бы из уважения к их смертям поверьте в то, что так всем будет лучше. Просто поверьте. Ты же знаешь, Сократ, что такое допрос с пристрастием и что вас ждет, если вы попадете в руки генерал-майора Скопца?
— Все равно не понимаю смысла, — виновато улыбнулся Гредис и отер пот со лба.
— Не понимаешь? Объясню. Только не волнуйся. Лиза, кстати, слушай внимательно. После того как вы окажетесь на месте, ты одна сможешь вспомнить суть дела. На них расчет небольшой.
— А н-н-нельзя ли Лизу н-не трогать вовсе?
— Нельзя, Сократ Иванович, — развел руками Гиркавый. — Уж извини! Говорю же, оказавшись в Украине, вы с Вересаевым все забудете. Первое время будете чувствовать себя болванами. И все б ничего, да только нет у нас этих недель. Вообще ни дня лишнего. Правда, смерть Маршака…
— Самуила Яковлевича? — уточнил Вересаев.
— Нет, другого. Того, чей труп вы сегодня обнаружили. Так вот, эта смерть дает нам с вами некоторую фору. Однако неясно, какую именно… — Гиркавый опустил лицо в ладони и так замер. — Как же болит голова! Просто наказание какое-то… В последние сутки болит и болит, — он искоса посмотрел на Лизу. — А задача простая. Вот по этому адресу, — он протянул ей листок бумаги, — запоминай, в Киеве найдете магазин «Шива-Вышивата». Там купите статуэтку Ганеши…
— Напомни, кто он такой? — деловито нахмурился Вересаев.
— Слон в вышиванке, — сказал Василий Яковлевич, требовательно глядя на девушку. — Ты запомнила адрес?
— Даже не сомневайтесь, — неприятно улыбнулась Лиза, — никогда ничего не забываю. Такая у меня особенность организма.
— Вот и отлично, — кивнул Гиркавый. — Второй ингредиент победы — томик «Кобзаря». Но не любой, какой попадется. Тот единственный, который нам нужен, выпросите или заберете силой у нищего с Контрактовой площади. Там один такой. Стоя на коленях, дни напролет читает поэзию Шевченко. На груди у него наколки имеются приметные. — Василий задумался. — Но я даже приблизительно не представляю ситуации, при которой вы станете рассматривать его грудь. Так что просто заметь, Лиза. Человек в центре Киева, стоя на коленях, Шевченко читает. Думаю, он там такой один. Во Львове — другое дело, а Киеву в этом смысле похвастаться нечем.