Долгово
Шрифт:
Упоминание о фермере, с которым у нее, действительно, был роман, полностью выбило ее из колеи. И не то, чтобы она боялась, что ее в чем-то уличат, но странно было услышать от Филиппа об этом.
На фермера она возлагала в свое время большие надежды. Однако надежды остались надеждами, а выйти замуж ей пришлось отнюдь не за обеспеченного фермера, а за нищего Филиппа. И тот не знал главного: под венец она пошла не одна, а с чужим ребенком в утробе.
И надо сказать, она до последнего не оставляла надежды заполучить богатого фермера, она думала, что не сможет он отказаться от прелестницы Алины. В тот первый раз, когда она узнала о своем положении,
– Ты такая соблазнительная сегодня, – сказал он ей, когда умылся и сменил одежду. – Я ждал тебя весь день, моя птичка.
Он подхватил ее на руки и понес в спальню. Она счастливо смеялась, думая, что дело выгорит.
Когда они оба раздетые оказались в постели, Алина решилась:
– Знаешь, я хотела тебе кое-что сказать.
– Что? – спросил Анджий, подминая ее под себя.
– Я… я беременна.
Анджий остолбенел и выпустил ее из своих объятий.
– Ну нашла время, – проворчал он. – Что за фантазии еще? Какая беременность? Всё должно быть чисто.
– Нет, это не фантазии, это правда.
Анджий закурил и отстранился от нее. Она поняла, что это дурной знак, и вся похолодела.
– Понимаешь, у меня нет желания заводить семью. Это мне не надо. У меня работы по горло.
– Ну а как же я? – ее глаза наполнились слезами. – Куда я теперь с этим?
– Знаешь что, есть одна бабка, она всё сделает в лучшем виде. Будешь снова, как девочка. Я скажу, где она живет. Сходи к ней и всё будет нормально. Поняла?
– К бабке?! – с ужасом спросила Алина. – Ну уж нет. У меня подруга недавно умерла после этого.
Анджий только пожал плечами.
Так она и осталась с ребенком, от которого боялась избавиться традиционным для здешних мест способом. Она всегда страшилась боли и крови.
Потом по истечении нескольких лет в доме фермера она оказалась случайно. Он искал женщину почистить окна и навести порядок в доме. Она увидела это объявление около мэрии. Написанное ровным красивым почерком, оно навевало какие-то смутные надежды и перспективы, и она решила пойти. Она знала, что много там не заработает, но все-таки хотя бы какие-то деньги. Конечно, это было лукавство и самообман чистой воды. Алина за всю свою жизнь не заработала ни копейки. Она вышла замуж и семью полностью содержал Филипп. Так что заработки были не ее настоящей целью. Она надеялась, что увидевшись снова с Анджеем, сможет чем-то поживиться от его сытного пирога. Да и кто знает, может быть, вспыхнет меж ними прежняя страсть.
Для такого случая она принарядилась, надела свое лучшее платье в крупный горох, туго схватывающее ее всё еще упругую грудь. Перед уходом из дома она оглядела себя со всех сторон и, в общем-то, осталась довольна собой. Несмотря на частые роды, она по-прежнему в форме. Анджий должен обязательно ее захотеть, ведь она уже не та, девчонка, хотя и с развитыми формами, а уже женщина в расцвете лет, сочная и аппетитная. Мелкие изъяны в виде подурневшего и слегка отекшего лица, шею с наметившейся складкой она в расчет старалась не брать.
Однако сразу дело пошло не так, как ей представлялось. Анджий не узнал ее, а когда она напомнила,
– Нет, детка, что-то я тебя не помню. Уж не обессудь, – сказал он, – тут столько всякого люда у меня бывает. Так, значит, ты можешь у меня хорошенько поработать, помыть, ну и так что по мелочи еще.
Она кивнула, сбитая с толку неудачным началом. Но вдруг она заметила, что маленькие мутные глазки фермера замаслились и явно заохотились, и она приосанилась.
– Ну тогда начнем со спальни. Там самые грязные окна. Я тебе покажу, что где убирать, а там потом решим, когда тебе приступить, – при этих словах он ущипнул ее за щеку. – Ну и сколько это будет стоить.
Она снова кивнула, а сердце ее забилось пойманной птицей.
Он повел ее в спальню, так хорошо знакомую ей. В дверях Анджий немного оттеснил ее, закрыл дверь и прижал ее к стене, навалившись всем своим мощным телом. Она затрепетала, вспомнив их прежние встречи. Она чувствовала его прерывистое дыхание на своей шее и всё больше возбуждалась. Его руки жадно шарили у нее под платьем и ей казалось, что внутри нее занялся огонь.
– О, какая грудь, – пробормотал Анджий, когда он стянул с нее платье. – Тут есть где развернуться. Люблю такое.
Позволяя ему грубо ласкать свою грудь, Алина торжествовала: она ему подходит, она снова в его руках и, может быть, на этот раз у нее получится ее маленькое дельце.
Она вскрикнула, когда он мощно вошел в нее, вдавливая ее тело в стену так, что затрещали перекладины. Они оба взмокли у этой стены, но фермер все никак не мог насытиться ею. Его ласки были неистовыми, а интенсивные и грубые движения будили в ней жаркую страсть. Она задыхалась от возбуждения, до которого он ее довел, и сладко гортанно закричала, когда всё кончилось.
Они оба сползли на пол, обливаясь потом.
– Ну ты и штучка, – Анджий с интересом смотрел на нее и ей это льстило.
Она не стала ему напоминать об их прежних отношениях, чтобы он не заподозрил никакой корысти с ее стороны. Но боялась она зря: видимо, поток особей женского пола, проходящий через его спальню, был таким глубоководным и стремительным, что он не узнал в ней, теперь зрелой и полностью сформировавшейся женщине, объект прежней своей недолгой страсти. Но, надо сказать, ее это нисколько не опечалило, не испытала она и ни малейшего чувства ревности: она была движима лишь одной целью – хотя бы немного улучшить свое положение, подсластить его, пропитываясь не чуждыми ей чувственными эманациями и складывая в карман копеечки, полученные отнюдь не за уборку в доме Анджия.
Их встречи стали почти ежедневными и Алине приходилось оставлять детей и хозяйство без присмотра. Домашние ее дела, и раньше не процветавшие, с каждым днем все больше и больше приходили в упадок. Она возвращалась в свой угрюмый дом, радостная и обновленная, с блестящими глазами, и ее воротило от нищеты, от собственных чумазых детей. Они настороженно смотрели на мать, боясь, как обычно, получить взбучку, но ей не хотелось тратить свою энергию на них, и она мало теперь обращала на них внимания, вся погруженная в новые надежды и ощущения. Она чувствовала сладкое томление во всем теле, ей хотелось дольше сохранять в себе его, не расплескать ни одной капли. Поэтому теперь она неохотно вступала в разговоры, а тем более в перепалки, бывшие в их доме делом обычным. Дети, почувствовав обновление в матери и не понимая причину этого, притихли, настороженно следя за ней глазами.