Долгожданная кража
Шрифт:
Вот теперь начальник позволил себе проявить раздражение:
— П-а-а-чему посторонние?
Я брякнул первое, что пришло в голову:
— Камноедов[1], товарищ майор, Модест Матвеевич, прораб из третьего «Спецстроя». Приходил знакомиться с бытом контингента, который работает у него на участке.
Майор хмыкнул задумчиво.
— А что, молодец этот, как ты говоришь, Камноедов. Надо такой опыт на другие СМУ распространить. В целях смычки, так сказать…
И он отправился дальше, задумчиво приговаривая, Камноедов, Камноедов… Что-то я его не помню. А мысль интересная, понимаешь.
Хорошая беседа, как известно, сокращает долгую дорогу, а интересные
Однако, задуманным планам не суждено было сбыться. Только я начал договариваться с помощником о взаимовыгодном распределении обеденного времени, как хлопнула дверь, и к зарешечённому окну дежурки приблизился какой-то здоровенный узбек. Этого ещё не хватало! Сейчас по закону подлости появится товарищ майор, и кого мне тогда придумывать следующим, Романа Ойру-Ойру[2]?
Пока я прятал досаду, узбек наклонился поближе к «амбразуре» окна и горестно произнёс на чистом русском языке:
— Вот так-то встречают настоящих, я бы даже сказал, лучших, друзей…
Я несколько сменил ракурс обзора, стекло перестало бликовать, и моему взору предстал никакой не узбек, а загоревший до черноты, похудевший, но вполне всё-таки узнаваемый друг мой пропащий Жека Митрофанов. Это было совсем неприлично — на рубеже ноября в северо-западных краях страны иметь такую загорелую рожу. За время скромного отпуска где-нибудь на Чёрном море, если даже выпадет такая редкая удача, столь мощного загара не заработать всё равно. Да и смываются черноморские загары с наших бледных телец за пару недель.
Жека стоял и улыбался во всю ширь своей физиономии:
— Так фанфары-то всё-таки будут?
[1] Камноедов Модест Матвеевич — персонаж из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»
[2] Роман Ойра-Ойра — оттуда же. А ещё «ойра-ойра» — танец у некоторых народов.
Глава 21
Джексон и секретная миссия
Опять пришлось усаживать помощника на моё место, не обращая внимания на его недовольное сопение. Вышел из дежурки и широко раскинул руки в намерении немедленно заключить друга в объятия. Тут же прочитал некоторое смятение в его глазах, быстренько сообразил, что пора мужских обнимашек по поводу и без повода ещё не наступила (Леонида Ильича в расчёт не берём), да ещё в такой казённой обстановке, и что сейчас больше к месту окажется крепкое рукопожатие да пара дружеских тумаков в подтверждение искренней радости от встречи.
Но с руками надо было что-то делать, и я не нашёл ничего лучше, чем использовать их в изображении фигуры на тему: смотрите, кто пришёл! Для большей убедительности сопроводил всё это язвительными словами:
— Явился, не запылился!
Вот теперь всё было сделано правильно. И никаких соплей — только суровое мужское общение. Так что можно и к рукопожатиям с тумаками перейти без ущерба для репутации.
Я кивнул помощнику, что буду за стенкой и потащил Джексона в нашу подсобку.
Там я без всяких телячьих нежностей
— Ну?
Перевести на понятный язык его можно было бы примерно так: ты самый настоящий гад, вероломно и неведомо куда пропавший, бросивший друга в трудную минуту, не выполнивший своих обещаний и ни разу не представивший хотя бы какой-нибудь весточки. Но друг твой, несмотря на твои злые козни, остаётся человеком милосердным и готовым предоставить тебе шанс облегчить душу чистосердечным раскаянием. Поэтому давай выкладывай всё начистоту, а я уж потом посмотрю, что с тобой делать.
Как уж там Джексон расшифровал моё обращение к нему, трудно сказать. Только он, ничего не говоря, приподнялся со своего места и крючком согнулся над столом, а ребром ладони показал на шее то место, где мне будет легче всего отсечь его повинную головушку. Мне тоже пришлось приподняться. Представшая моему взгляду шея друга была темна, как покрытый рыжей пылью солдатский кирзовый сапог после шестикилометрового марш-броска, а волосы выгорели до соломенной бледной желтизны. Не получив ответа на вопрос, в каких местах производят такой великолепный загар (до буржуйского баловства под названием «солярий» мы ещё не дожили), лишать друга головы было бы непростительным разгильдяйством. Я слегка подтолкнул его на место:
— Ладно уж, реабилитирован. Но пока только условно. Валяй, облегчай душу чистосердечным признанием!
Джексон слегка потускнел:
— Понимаешь, Лёшка, я тебе особо-то ничего и рассказать не могу. Как говорится, не моя тайна. Командировка необычная подвернулась. На юг.
Он помедлил немножко, видимо, раздумывая: продолжать или нет. Наконец, решил:
— Давай об этом не будем больше. Лады?
Я легко согласился, чтобы не искушать парня. Было отчётливо видно, что у него и у самого язычок чешется поделиться с другом. Но одна интересная мыслишка в моей голове всё-таки возникла. И я наугад спросил:
— Таджикистан?
Жека округлил глаза:
— Тебе, что — тоже…
Вот тут он и попался.
— Что — тоже? — Я пытливо посмотрел в глаза друга.
— Да ничего! — рассердился он. — Ты почему про Таджикистан спросил?
— Не знаю. Само вырвалось. Где ещё можно так загореть, не в Торово[1] же?
Женька не поверил.
— Нет, ты почему именно про Таджикистан спросил? Не про Туркмению там или Крым, например? Про Таджикистан почему? Что-нибудь знаешь?
Последним вопросом Женька окончательно выдал себя, тут же сам понял это и рассердился. На себя, да и на меня заодно, похоже. Вот такая встреча получилась после долгой разлуки. Надо бы как-то отмотать назад, в безопасное состояние. Первым начал Женька. Он с намёком посмотрел на пузатый электрический чайник на подоконнике и произнёс с неимоверной изысканностью, на какую только оказался способен:
— А не испить ли нам кофею?
Ну что ж, чем не повод сменить тему? Я с готовностью взял в руки чайник и ладонью осторожно проверил, не горячий ли? Оказалось — самый как раз, не остыл ещё. Чайник был дряхлый, заслуженный и готовящийся на пенсию. Когда-то блестящие пузатые бока давно потускнели и не отражали ничего, носик страдал от известковой коросты, а штепсель шнура приходилось заклинивать спичкой, чтобы не вываливался. Но пока со своими обязанностями агрегат справлялся.
— Кофею не дождёшься, где я тебе его возьму, — пресёк я мечтания друга, — зато я налью тебе другого волшебного напитка.