Долина белых ягнят
Шрифт:
На сборы давались сутки. Кошрокову этого было вполне достаточно. Только вот Апчара… Как бы они с Хабибой не подумали, что он легкомысленный человек: сделал девушке предложение, а сам уезжает. Он-то ведь не знал, что уедет… Надо добраться до Машуко, все объяснить. Доти пытался дозвониться Апчаре, но не застал ее в правлении: ему сказали, что она уехала в город, повезла раненого мальчика в госпиталь.
Машина Кулова подкатила к подъезду, когда комиссар давал последние распоряжения Айтеку, оставшемуся вместо него на конзаводе. Надо было попросить у Оришева-старшего его знаменитого жеребца,
После взаимных приветствий Кулов извлек из нагрудного кармана бумагу и протянул ее комиссару:
— На, маловер, читай сам.
Никто не знал, что повлияло на судьбу Доти Матовича. Кулов полагал, что комиссар добился своего звонками в ПУР. Доти Матович подозревал, что ему помог Кулов, и хотел уже благодарить его за это. На самом деле все произошло иначе. Антону Федоровичу Кубанцеву снова предложили должность комдива, и он попросил в заместители Кошрокова.
Доти взял бумагу. Всего одна фраза на машинке… Ему предписывалось немедленно прибыть в ГлавПУР для получения назначения в действующую армию.
— Ты что, не рад? — Кулов внимательно смотрел на Доти. — Помнишь, ты говорил: «Чем дальше едешь по реке, тем выше поднимаешься?»
— Это не мои слова. Это Нарчо сказал. Я лишь добавил «…тем ближе оказываешься к вершине, где зарождается река, откуда она начинает свой путь»… Я очень, очень рад и очень благодарен тебе за твои хлопоты, заботы обо мне. Поверь — я не обману твоих ожиданий. Шаг к заветной цели, к победе, я сделаю, а если упаду… то упаду головой вперед!
— От тебя я никак не ожидал таких слов. Ты же завороженный! — Зулькарней Увжукович старался внушить Доти бодрость, уверенность в себе. — А вот для меня эта шифровка — прямо беда. Все мои планы летят вверх тормашками. Конференцию мы опять перенесем. Но бог с ней, с конференцией. А вот то, что целый район без руководства… Хоть сам садись и работай за всех. Где взять людей? Я даже распорядился поискать по госпиталям, может, там кого-то отыщем. И знаешь, одного отыскали. Это просто удача.
— Кого же? — странное предчувствие шевельнулось в душе Доти Матовича.
— Локотоша. Его, оказывается, сшили из кусочков. В танке горел.
— Какого Локотоша? Бывшего замкомандира полка?
— Да, а впоследствии — руководителя Чопракской обороны. Только он еще невероятно слаб.
Доти вздохнул. Кулов точно угадал его мысли:
— Жаль, не везет тебе с сердечными делами. И свадьбу придется отложить, как нашу партконференцию.
— С одной существенной разницей, — овладев собой, тоже шутливо откликнулся Доти. — Переносишь партконференцию — знаешь, на какой день. Переносишь свадьбу — тут уж бабушка надвое сказала: то ли будет, то ли нет…
— Апчара — девушка серьезная. Дождется, если обещала. Ну а если нет — ничего страшного. Невест у нас — хоть пруд пруди. Были бы женихи. Голова цела — шапка найдется.
— Одно условие: чтобы голова была цела.
— Тебя, кажется, направляют в Прибалтику. — Кулов переменил
— Откуда ты знаешь?
— Говорил по «ВЧ», выяснил.
— Значит, буду доколачивать Курляндскую группировку, молотить ее, как мешок кукурузных початков?
— Видимо, да. Бери палку побольше.
Доти посмотрел на свою спутницу, приставленную к стенке.
— Нет, ее брошу, а то примут за калеку… Ты-то сам, наверное, рад был бы повоевать?
— Это точно.
То еле уловимое раздражение, которое осталось у Кулова после ночного разговора с комиссаром в обкоме и которое хорошо почувствовал сам комиссар, теперь бесследно исчезло. На прощание Кулов крепко, по-мужски обнял Доти.
— Напиши. Как только приедешь в Москву, позвони. Объясни, хоть намеками, как у тебя все складывается. Я пойму.
— Обязательно, Зулькарней Увжукович. Обязательно. Спасибо тебе за доверие. Не вышло нам поработать вместе — не наша вина. Зов воины громче любой трубы. Ну, будь.
На следующий день Доти поехал к Апчаре сказать, что свадьбу им придется отложить. Нарчо в последний раз гнал линейку, воображая, что уже сидит в тачанке. На голове мальчика красовалась кубанка со звездой, на плечах — кавалерийские погоны с эмблемой. Не хватало только сапог. Он лихо подкатил к воротам Апчары.
Дома оказалась только Хабиба. Она развешивала кукурузные початки под карнизом дома, чтобы быстрей просушить их. Не ведая о различии между гранатой, бомбой и миной, Хабиба вещала о случившемся с маленьким Гошкой.
— Что дети смыслят в бомбах? — спрашивала она и сама же отвечала: — Ничего они не смыслят! Аллах защитил мальчика, пожалел его многострадальную мать.
— Сильно ранило мальчика? — спросил Доти.
— Не знаю, мои старший сын. Апчара, бледная, толком ничего не успев узнать, села в бидарку и укатила. И сейчас жду. Услышала стук копыт — думала: наконец-то она. Оказалось, это ты. Заходи, мой старший сын, подожди ее.
— Некогда, Хабиба. В дороге я. Заехал попрощаться с тобой и с ней.
— Попрощаться? — Хабиба всплеснула руками. — Далеко?
— На фронт.
Хабиба потеряла дар речи. Совсем недавно приезжал свататься к ее дочери, а теперь едет на фронт.
— Как это? Ты же не собирался воевать!
— Не собирался, а позвали. Но все остается в силе. Покончим с фашистами, я снова к вам приеду, если не раздумаете. Правда, Апчара ответа мне еще не дала, но я верю в свою звезду.
— Я свое слово назад не возьму. И Апчаре не позволю нарушить материнское обещание.
— Это я и хотел услышать. Спасибо, Хабиба.
— На бога полагаюсь, после бога на тебя… Что ж, мой большой сын, и в дом не зайдешь?..
— Не могу: на поезд опоздаем. Прощай! — Доти подошел к Хабибе, одной рукой приобнял ее худые плечи, взглянул в темное, изборожденное глубокими морщинами лицо. Садясь в линейку, Доти оглянулся и, стараясь придать голосу бодрость, крикнул: — Ждите меня вместе с Альбияном!
— Да повторит бог твои слова! — ответила Хабиба. Ей вдруг вспомнился недавно виденный сон. В этом сне Доти Кошроков расхаживал среди мясных туш, предлагая их купить, а люди проходили мимо, отказывались. «Плохой сон, — подумала она, — не вернется Доти с войны»…