Долина любви

Уорби Марджори

— Каса Маргарита? — переспросил он. — Вы сказали — Каса Маргарита?

Она удивилась, как изменился его голос, стал встревоженным, резким, тогда как несколько минут назад был спокойным и мягким.

— Да, сеньор.

— Это не очень распространенное название, — заметил он. — Где находится этот дом?

Она объяснила: на холме, в стороне от побережья, оттуда открывается прекрасный вид.

— Мои друзья считают, что он строился первоначально как некое религиозное сооружение: там есть небольшая часовня и крытая галерея, характерная для монастырей…

— Да, можете подробно

не описывать мне дом, который теперь называется Каса Маргарита, — произнес он; она удивилась резкости, даже враждебности его голоса.

— Вы знаете его, сеньор?

— Знаю. — Голос прозвучал очень недружелюбно. Он встал и отошел к балюстраде террасы; его силуэт четко вырисовывался в лунном свете. — Этот дом принадлежал моей семье. Теперь он должен был стать моим. Да, вы правы, сеньорита, он действительно строился как «религиозное сооружение». — Ему, видимо, не нравилось подобное определение. — Это был небольшой монастырь, место уединения. Моя семья построила его как дар Господу после событий, рассказом о которых я не стану вам докучать. Мы всегда обустраивали его, заботились о нем; но по завещанию одного из моих предков он отошел побочной ветви нашей семьи. Многие годы я старался выкупить его. Без сомнения, я бы добился успеха, если бы приехавшие иностранцы не предложили за него такую непомерную цену.

Вивьен решилась возразить ему:

— Я думаю, все обстояло несколько иначе. Мои друзья говорили, что его последний хозяин упорно добивался, чтобы дом не достался никому из членов своей семьи.

— Верно, — прозвучал холодный ответ. — Но если бы эти иностранцы не приехали сюда, он в конце концов вынужден был бы уступить его мне. Я предложил за него такую же цену, но дом все равно достался англичанам. — Он замолчал, потом, охваченный внезапным приступом гнева, вдруг ударил кулаком по своей ладони. — Теперь он навсегда потерян для нас, — произнес он с горечью. — Не только для моей семьи, но и для нашей страны. Так происходит со всем, что продается иностранцам.

— Я считаю, что ваш гнев необоснован, — сказала Вивьен. — Иностранцы помогли процветанию этого района, где раньше ничего не было — бедность и запустение, земля, непригодная для обработки, которую никто не хотел покупать. Иностранцы вложили свои деньги, обеспечили работой тех, кто не имел ее, что создало им материальные условия для лучшей жизни…

— Лучшейжизни? Другой, несомненно. Отказ от моральных принципов ради материальных, процветание алчности и корысти…

— Вам легко так рассуждать, сеньор, с позиции вашего собственного благополучия и комфорта. Если бы вы были одним из тех бедных рыбаков или крестьянином, который пытается прокормить свою семью, обрабатывая неплодородную почву, вы были бы рады этим иностранцам. Неужели вам действительно нужен еще один дом, когда у вас их и так много?

— Вы говорите так не зная сути проблемы, — ответил он, и она услышала язвительные нотки в его голосе. — Да, мне нужен этот дом. Для очень важной цели. От этого была бы польза многим людям. А теперь разрушены планы, которые я вынашивал долгие годы.

— Но есть же другие дома, которые можно было бы купить вместо этого.

— Нет, — мрачно произнес

он. — Нет. Остается только смириться с этим. Пережить. Как многое из того, что принесли с собой иностранцы.

— Но в данном случае они не виноваты, — попыталась защитить своих друзей Вивьен. — Не вина моих друзей, что вы не смогли купить этот дом, тут уж судите ваших родственников.

— Кто может сказать наверняка, что можно ожидать от иностранцев? Еще один прекрасный старинный замок в Испании перешел в собственность чужеземцев, чтобы стать загородным домом англичан или немцев, шведов или датчан! Наша страна наводнена ими, наши горы и пляжи распродаются по частям под застройку. Их высотные отели, многоэтажные дома и виллы появляются везде, как грибы. Они создают проблемы, безжалостно уничтожая нашу природу…

— …и несут процветание и дают работу вашим соотечественникам.

— Которые должны их обслуживать, — бросил он в ответ.

— Владельцы супермаркетов и всех остальных магазинов могли бы с вами не согласиться, — жестко заметила она.

— Почему наши девушки и женщины должны убирать квартиры всех этих людей, застилать их постели и стирать их белье?

— Наверное, для того, чтобы дать своей семье нормальную пищу и одежду…

— А что почувствовали бы вы, если бы все побережье Англии вдруг заняли люди совершенно других национальностей? Принесли бы с собой чуждые вам идеи и странные для вас понятия, вытеснили бы англичан или стали бы использовать их как прислугу? Вам бы это тоже не понравилось.

Воцарилось долгое молчание. Наконец Вивьен решилась нарушить его.

— Раз вы так неприязненно говорите о людях, которые приезжают жить в Испанию, мне непонятно, почему вы разрешили Марии-Тересе пригласить меня в Ла Каса де лас Акилас.

Он усмехнулся.

— Ну вот, мы переходим на личности, — сказал он.

— Ваше собственное разочарование по поводу Каса Маргарита тоже очень личное, — парировала она.

— Во всяком случае, я не давал Марии-Тересе разрешения приглашать вас. Она очень удивила меня тем, что сделала это по собственной инициативе.

— В первый раз, да, но вы сами, если помните, сеньор, считали, что я вполне гожусь в подруги Марии-Тересе. Вы должны были дать разрешение на мои последующие визиты.

Он молчал. Затем повернулся к ней и уже спокойнее произнес:

— Да. Верно. Это было сделано только ради Марии-Тересы.

Вивьен подумала, что ему не стоило напоминать ей об этом. Он всегда отделял себя от того, что делали они с Марией-Тересой.

— А эта поездка, сеньор? Которая, я должна признать, до сих пор доставляла мне большое удовольствие. Это тоже ради Марии-Тересы?

— Естественно, — холодно ответил он.

Вивьен замолчала. Враждебность, которую он выразил так открыто, расстроила ее. Красота серебряной лунной ночи для нее померкла.

Через некоторое время она встала.

— Извините меня, сеньор, но я, пожалуй, пойду спать.

Он тут же подошел к двери и распахнул ее перед Вивьен. Вежливо поклонившись, причем выражение его лица было трудно разобрать, он произнес:

— Доброй ночи, сеньорита.

Пожелав ему в ответ доброй ночи, она удалилась в свою комнату.