Долина любви
Шрифт:
— А не могли бы вы сказать, в чем дело, сейчас?
— Я бы предпочел не делать этого. Сейчас меня ждут гости. Если завтра будет удобно…
— Хорошо. Утром или вечером, сеньор?
— У меня утром деловая встреча, а потом ленч. Может быть, днем? В четыре часа?
Вивьен дала ему адрес виллы Бойдов, но он попросил ее встретиться с ним в вестибюле одного дорогого отеля, расположенного на побережье. Когда он с холодным поклоном удалился, Гарри заметил:
— Он даже не сделал попытки проявить любезность, верно?
— Да.
— И о чем же
— Не имею ни малейшего представления.
— Ну, все это выглядит не очень здорово. Если он чрезмерно досаждает тебе, Вивьен, ты только скажи и я с ним разберусь.
— Спасибо, Гарри, я уверена, тебе не стоит беспокоиться. — Но сама она по поводу предстоящего разговора с Мигелем очень волновалась.
На следующий день Гарри отвез ее на условленную встречу.
— Не жди меня, Гарри, — сказала Вивьен. — Я не знаю, как долго я задержусь, но я уверена, что дон Мигель обязательно привезет меня назад.
Мигель прибыл в назначенное место раньше ее и теперь сидел за столиком, сервированным для кофе. При ее приближении он вежливо встал, потом усадил ее за стол и предложил кофе.
— Я не стал дожидаться кофе после ленча, потому что боялся опоздать, — объяснил он.
— На вилле мы следуем английскому распорядку, — сказала она, — поэтому у нас ленч в час дня, так что сейчас я с удовольствием выпью кофе.
— Сколько времени вы еще пробудете на этой вилле, сеньорита?
— Миссис Бойд хочет, чтобы я пожила там как можно дольше, но я не намерена злоупотреблять их гостеприимством. Я действительно не знаю, сеньор.
Пока они пили кофе, он очень долго молчал, а потом наконец произнес:
— Я не могу говорить с вами, здесь полно туристов. Может быть, мы поедем куда-нибудь на моей машине?
Это «куда-нибудь» оказалось живописнейшим местом невдалеке от гор. Мигель поставил машину на широкой обочине, откуда открывался вид на холмистую долину и полоску моря вдали.
— Я понимаю, что навязываю вам свои проблемы, — сказал он.
— Нисколько, — вежливо ответила Вивьен.
— Я делаю это ради Марии-Тересы.
— Как и многое другое, сеньор. Терпите мое присутствие, например.
— Если я иногда бываю груб, — с трудом выдавил он, — то я прошу меня простить.
Вивьен молча смотрела на него. Суровое выражение застыло на его лице словно маска.
— Сеньор, — обратилась она к нему.
— Да?
— Взгляните на меня, пожалуйста.
Его сильные руки спокойно лежали на руле; он повернул голову и посмотрел на Вивьен. Он не мог понять, почему она так пристально вглядывается в его лицо. Наконец она сказала:
— Дон Мигель. — Без добавления слова «сеньор», таким искренним и дружелюбным тоном, к которому трудно было остаться равнодушным. — Дон Мигель, почему вы не можете держаться со мной естественно? Почему вы всегда так напряжены? Вы хотите что-то сказать мне о Марии-Тересе. Вы беспокоитесь за нее, я бы на вашем месте тоже беспокоилась, особенно когда увидела ее вчера такой бледной и подавленной. Тогда почему вы прямо не расскажете мне
Он по-прежнему смотрел на нее, осмысливая то, что она ему говорила; выражение его лица, слишком долго остававшееся мрачным, не могло измениться сразу, но все же кое-какие перемены на нем стали происходить.
— Боже, — произнес он наконец, — какое облегчение, когда можешь с кем-нибудь поговорить.
— Тогда поговорите со мной, дон Мигель.
Он отвел взгляд в сторону.
— Может показаться, что я предаю свою семью.
— Не беспокойтесь, я смогу вас понять.
— Может быть, — задумчиво сказал он. — Может быть. — Он помолчал немного, прежде чем решился продолжать: — Сеньорита, мне кажется, что я терплю поражение в борьбе за Марию-Тересу.
Вивьен молчала, не желая сбивать его с мысли.
— Я должен буду вернуться в прошлое, — сказал он. — Вероятно, это займет много времени, но для того, чтобы вы поняли… Ну, вот. Как вы знаете, когда умерла моя мать, отец решил, что Ла Каса де лас Акилас требуется женщина для ведения хозяйства. К тому времени семья Эскобедо уже жила на асиенде. Отец Фернандо был там управляющим. Тогда отец пригласил сеньору Диас-Фрага; она приехала и взяла все дела на себя. Именно так: все. Мой отец был болен и не протестовал. А я протестовал и даже очень горячо, но мне было всего семнадцать, и с моим мнением не считались. Когда отец умер, сеньор Диас-Фрага попытался занять его место, но уж этого я стерпеть не мог. После многочисленных скандалов я отстоял свои права. С Марией-Тересой все было иначе: она оказалась на попечении кузины Андреа совсем крошкой и с этого времени постоянно находилась при ней.
Рамону было восемь лет, и вскоре его отправили в школу-интернат, потому что наш дом находился в слишком уединенном месте. Он приезжал домой на каникулы, но между нами была большая разница в возрасте (я на девять лет старше Рамона) и мы никогда не были друзьями. А Рамон был почти на восемь лет старше Марии-Тересы, поэтому они тоже не могли стать друзьями. Пока она росла, я иногда играл с ней, но на меня свалилось столько разных проблем, что я даже не осознавал, что происходит в доме. Фактически кузина Андреа с самого начала стала готовить ее для служения церкви. Марии-Тересе так долго внушалась эта мысль, что она уже не могла представить себе другого пути.
После небольшой паузы он продолжал:
— Но я не хочу, чтобы моя сестра уходила в монастырь. То, что она решила вступить в Орден сестер милосердия, дало мне отсрочку. Я настоял, чтобы она сначала закончила курсы. Я чувствую, что ее принуждают — нет, скорее оказывают на нее давление и не дают возможности вести какой-либо иной образ жизни. Кузина Андреа никогда не позволяла ей иметь друзей. Только я и мог скрасить ее одиночество. Гувернантки, которых приглашала кузина Андреа, все были немолодые и весьма неприятные дамы, в большинстве своем некомпетентные, но зато послушные ее воле.