Долина папоротников
Шрифт:
Я понадеялась было на чудо, но такового не произошло: Роланд, удерживая меня одной рукой, нанес удар второй, свободной… Ударил противника в лицо. Просто так, словно какой-то простолюдин! Элайджа не был готов к такому подлому шагу, удар откинул его на песок, из носа потекла кровь… Кажется, я закричала. И, может быть, укусила брата за руку… Все словно в тумане, лишь знаю, я сделалась свободна. Бросилась к возлюбленному и обняла его за плечи. «Уходи, уходи отсюда! — закричала что было силы. — Ты обезумел и не ведаешь, что творишь!»
К счастью, Элайджа молчал… Верно, заметил огонек ненормальности в Роландовых глазах, этот жуткий горящий огонь, от которого и сейчас холодок по коже.
«Я уйду только вместе с тобой, сестра» — произнес он так просто, словно не сделал ничего необычного. Не повел себя, словно монстр… И тогда Элайджа сказал: «С тобой она не пойдет» — и стиснул мою ладонь. Мы оба глядели на него в твердой уверенности так и поступить: не позволить ему сделать по-своему. «Я пожалуюсь на тебя папе» — добавила я для острастки.
Но Роланд вдруг улыбнулся, отвратительной, гадкой улыбкой, никогда не видела ее прежде.
И произнес: «Или пойдешь со мной, или… — он запустил руку в карман сюртука, — я убью этого грязного недоноска, словно собаку». И наставил на нас револьвер…
Револьвер!
Я почти задохнулась от ужаса и возмущения.
«Ты этого не сделаешь, Роланд, — заявила как можно доходчивее. Стараясь не выдать душевного страха… — Элайджа не тронул меня. Я… я сама наших встреч желала. Если любишь меня, ты его не тронешь!»
И он отозвался: «Ты околдована им и не ведаешь, что для тебя лучше. Он ведь лондонский хлыщ, пустышка, такие только и ждут, как бы очередную глупышку обдурить… Вскружить ей головку своими манерами, умными речами да красивым костюмом. Ты не лучше других, Кэтрин. Не думай, что ты особенная для него! Не так… как для меня».
Как же меня возмутили его слова… Словно внутренность вся перевернулась. Думать обо мне таким образом… думать, что я способна полюбить негодяя… Этих слов я ему не прощу, пусть даже и не надеется! Хоть на коленях молить будет… Хоть как… Это были самые гадкие слова, когда-либо им произнесенные!
«Убирайся немедленно! — завопила я самым постыдным образом. — Убирайся и оставь нас в покое». Телом я прикрывала Элайджу от смертоносного дула, наставленного на нас револьвера…
Но он вдруг воспротивился моей защите: «Давай поговорим, как мужчина с мужчиной, — предложил, поднимаясь с песка. Встал, точно как на дуэли, только лишенный оружия…
И брат опять улыбнулся: «Нам не о чем говорить».
В этот момент я услышала голоса со стороны замка, кто-то спешил к нам на помощь, должно быть, услышал, как я кричала.
«Что здесь происходит?» — раздался грозный голос отца.
«Роланд, опусти пистолет!» — произнесла мама.
Я бросилась к ней в объятья, взмолилась
И Роланд выстрелил — отец лишь слегка успел отвести его руку — пуля попала Элайдже в плечо. Для меня все словно смешалось! И до сих пор как в тумане… Отец велел матери увести меня в замок, послать за доктором и воротиться со слугами.
Я не хотела идти, просила позволить остаться, однако родители были непреклонны. Оглянувшись на стонущего от боли Элайджу, я не заметила и следа пропавшего неведомо куда Роланда».
Элизабет провела рукой по пересохшим глазам.
Она знала Элайджу Хэмптона с застарелым шрамом на правом плече… Помнится, они с матушкой говорили, что он упал с лошади, сильно поранился.
И мать ее звали Кэтрин…
Лиззи с решительным видом перевернула следующую страницу: запись на ней оказалась последней. Да и не запись, если подумать, несколько строк, обрывающихся на полуслове… Так, словно автора кто-то прервал по очень срочному делу.
«Элайджу поселили в комнате для гостей. Всего лишь три двери дальше по коридору… Я рада, что он так близко, не рада, что ранен. Но, к счастью, доктор настроен оптимистично, а мама, пусть даже и пожурила за ночные прогулки, казалась не очень ими огорчена. Как будто бы думала о чем-то другом… Была непривычно задумчивой, мрачной.
И Роланда до сих пор не нашли… Как странно, что-то скребется в окно… Мои растревоженные нервы нынче не те. Я плачу и смеюсь одновременно… Неужто ветер поднялся? Море казалось спокойным.
Боюсь одного: наши встречи с Элайджей навеки закончились. Захочет ли он новой встречи с сестрой настоящего безумца?
Опять стучит… словно просится кто-то… Ах, сердце невольно зами…»
Лиззи перелистала еще страницы… Ни строчки, ни буковки — ничего.
Как же это возможно?
Почему Кэтрин перестала писать?
Что увидела она в том окне?
И в окне ли все дело?
Что… что заставило ее бросить писать?
И правда ли, что она… Кэтрин Бродерик, ее мать? Может ли быть такое взаправду…
А если и так… почему отец ничего ей об этом не рассказал?!
Почему утаил… отпустил ее в это место…
Лиззи вскочила со стула и подхватила дневник. Она больше не станет медлить: выяснит все в ту же минуту. Спросит, как есть…
Отец ведь не зря появился в Уэльсе — не зря отыскал ее в старой сторожке.
Она побежала по коридору, щенок едва поспевал за нею, и устремилась к отведенной отцу комнате. Коротко постучала и ворвалась, подобно вихрю, застыв на мгновение при виде супруга, стоявшего тут же, у широкого кресла.
Мистер Хэмптон глядел на нее от окна…
На нее и дневник, выставленный подобно щиту.
— Элизабет, дочка, — произнес он словно с опаской.
И девушка утвердилась в своих подозрениях.
Такие глаза говорили о многом: испуге, вине, мольбе о прощении.
Она и сказала: