Дольмен
Шрифт:
– Она отлично держится – это невозможно не признать, – шепнула Армель. – Впрочем, перед ней только безвольные телята!
– Вы меня имеете в виду? – тихо поинтересовался Пи Эм.
– Почему не поставите ее на место? Чего ждете? Когда она станет мэром? Встряхнитесь же, черт возьми! Вспомните о ваших славных предках – из уважения к ним вы обязаны вернуть награбленное этими негодяями!
Подхлестнутый двумя порциями вина, которые он выпил не закусывая, Пьер-Мари заговорил:
– «Истина»? Зачем ее искать? Достаточно вспомнить, у кого уже руки по
– Или тех, кому выгодно убирать одного за другим владельцев земель, которые раньше принадлежали Керсенам, – возразила Гвен, настроенная отвечать ударом на удар.
В словесной перепалке ни Гвен, ни Пи Эм не заметили вошедшего в кафе Ферсена, который внимательно за ними наблюдал. То, что у врагов оказался общий отец, окрашивало сцену в совсем другие тона.
– Вам не кажется странным, что убийца не тронул никого из клана Керсенов? – не сдавалась Гвен. – Меня это очень удивляет.
– А меня «удивляет» редкая склонность Ле. Бианов истреблять друг друга. Посторонних уничтожить для них – плевое дело!
– Любопытно это слышать из уст потомка берегового разбойника!
Напоминание о легенде вызвало у публики недоброе молчание. Пьер-Мари готовился отпустить в адрес Гвен оскорбление, но тут он заметил Ферсена, который не спускал с него глаз, и слова замерли у него на губах.
– Браво, Пи Эм! – ядовито бросила Армель. – Если вы получите хотя бы откидной стул в муниципальном совете, это уже будет большой победой! – И она с достоинством удалилась.
После ухода Керсенов Люка отозвал в сторону Морино, сидевшего за стойкой с одним из жандармов. Он показал на дочь Ивонны, тоже направившуюся к выходу:
– Незаметно следуйте за ней, глаз не спускайте!
– Знаете, майор, такие собаки много лают, но кусают редко, – попробовал было возразить Морино, которого не прельщала перспектива слежки на ночь глядя. – Не думаю, что есть причина для…
– Риан считал ее убийцей и был уверен, что она собирается расправиться с ним. Как известно, писатель кончил жизнь, взлетев на воздух, – вполголоса заметил Люка. – Я хочу знать, куда она пошла, с кем встречается, кого принимает. Ясно?
Морино поднес указательный палец к козырьку.
Мари была еще очень слаба, но не собиралась проводить ночь в больнице, как посоветовал военврач. Люка предложил компромиссное решение:
– Переночуешь у родителей. – И, не допуская возражений, добавил: – Если нет, я останусь с тобой. Но сама знаешь, сколько шума это наделает в проклятых Ландах – на острове ханжей и лицемеров!
Пришлось подчиниться.
За последние часы лицо Милика, обычно цвета хорошо пропеченного хлеба, стало серым, прибавилось несколько новых морщинок. Он светился радостью, когда прижимал к груди дочь. Потом Милик посторонился, дав Жанне возможность ее обнять. На долю секунды Мари напряглась, что не укрылось от Ферсена. Интересно, чем объяснялась эта холодность и что успел Риан сказать ей о матери?
– Я постелила в бывшей детской, – невозмутимо сообщила Жанна. – Тебе сейчас лучше отдохнуть.
Люка,
Она сразу уснула, но скоро сновидения обернулись новым кошмаром. Мать, сидевшая у ее изголовья, увидела, что Мари ворочается, и положила ладонь на лоб дочери – он был весь в поту.
В дверь постучали.
Жанна спустилась вниз, открыла ее и невольно попятилась: перед ней высилась странная, почти пугающая в своем величии, фигура Артюса. Он смотрел на нее не мигая круглыми, как у хищной птицы, глазами.
– Ну что, Жанна, вы позволите мне войти?
– Конечно, господин де Керсен, – пробормотала та, освобождая дорогу.
– Вот зашел справиться о здоровье нашей дорогой манишки, – объявил старик. – Как она себя чувствует?
– Хорошо. Сейчас Мари спит. – Жанна метнула взгляд в сторону лестницы, ведущей к спальням. – Напрасно вы беспокоились в такой час… это неосторожно с вашей стороны…
Артюс приподнял трость, прерывая ее:
– О неосторожности я и собирался поговорить. – Голос стал менее расслабленным. – Ваша дочь должна проявить благоразумие, в следующий раз ей повезет меньше. – Лицо Жанны вытянулось. – Жизнь Мари зависит только от вашего молчания, не забывайте! – подчеркнул он.
– Знаю, – еле слышно произнесла Жанна.
Артюс де Керсен собирался что-то добавить, но скрип ступенек заставил его замолчать.
Через мгновение перед ним стояла Мари в болтавшейся на ней пижаме отца. Старик поприветствовал ее улыбкой, больше напоминавшей гримасу.
– Надеюсь, не я разбудил вас, дитя мое?
Ей почему-то вспомнились слова из детской сказки: «Чтобы съесть тебя, дитя мое…» Взяв себя в руки, она принялась разубеждать гостя.
– А теперь я вас оставлю – Мари нуждается в отдыхе. Позаботьтесь как следует об этой упрямой головке, – обратился он к Жанне. Та закрыла за ним дверь и проскользнула в кухню. Но Мари остановила ее на пороге.
– Зачем он приходил?
– Узнать о твоем самочувствии.
Мари схватила мать за дрожащие руки и посмотрела ей в глаза.
– И этим он так тебя напугал?
Она рванулась было к вскипевшему чайнику, но Мари держала крепко. Настойка подождет. И снова мать ушла от ответа.
– Я не переживу, если потеряю тебя, Мари, – вот все, что я могу сказать.
– Так и случится, если не перестанешь скрывать правду.
Мать еще помолчала, словно взвешивая все «за» и «против». Когда Жанна повернулась к Мари, было видно – она начинает сдаваться.
– Итак, что произошло в ночь двадцатого мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года? – не отступала Мари.
Жанна закрыла глаза. Проклятая ночь, воскресившая отвратительную легенду. Начавшаяся игрой, кончившаяся трагедией. Поврежденный маяк. Мальчишки, прыгающие по берегу с лампочками. Корабль, привлеченный огнями и разбившийся о скалы.
– Кто там был, кроме братьев? – затаив дыхание, спросила Мари. – Кристиан?
– Кажется, дети упоминали Ива, – ответила Жанна, выдерживая пристальный взгляд дочери.