Долой оружие!
Шрифт:
– Взгляните, графиня, – заметила она сопровождавшей ее обер-гофмейстерине, перебирая принадлежности белья, – какое доброкачественное полотно и как прекрасно сшито.
Потом государыня попросила барона показать ей другие отделения и вышла вместе с ним из залы. Очевидно, она осталась очень довольна, потому что милостиво беседовала с вице-председателем. Я еще слышала ее последние слова перед уходом. "Это – прекрасное, вполне патриотическое дело, которое приносит бедным солдатам"… Конец фразы затерялся в шуме шагов. "Бедные солдаты"… это выражение еще долго звучало
Оттуда я отправилась дальше своей дорогой. Приятельница, которую мне хотелось навестить, жила очень близко от "Ландгауза", на Угольном рынке. По пути я зашла в книжный магазин, где продавались также разные галантерейный вещи. Мне понадобилось купить карту верхней Италии; наша была совсем истыкана булавками с маленькими бумажными знаменами, до того усердно мы следили за передвижешями австрийских и неприятельских полков. Кроме меня, в магазине было еще много покупателей. Все спрашивали карты, чертежи военных действий и тому подобное.
– И вам также прикажете карту театра войны? – спросил меня хозяин.
– Вы угадали.
– Это не трудно. Другого почти ничего и не спрашивают. Он принес мне требуемое и, завертывая мою покупку в бумагу, заметил стоявшему рядом с ним господину:
– Плохо приходится теперь авторам беллетристических и ученых сочинений, а также и всем издателям, г. профессор. Публика совсем почти не покупает книг. Пока продолжается война, умственная жизнь точно замирает. Чистый зарез писателям и книгопродавцам!
– Да и всей нации плохо, – отвечал тот, – отсутствие высших интересов непременно влечет за собой понижение умственного уровня.
"А мой отец еще хотел, – подумала я в третий раз, – чтобы для блага страны целых тридцать лет"…
– Так торговля у вас идет плохо? – вмешалась я в разговор обоих мужчин, оборвав нить своих размышлений.
– Не у меня одного, сударыня, а у всех, почти у всех, – отвечал книгопродавец. – Исключая поставщиков на армию, все промышленники несут через войну непредвиденные убытки. Все остановилось: и фабричные, и полевые работы; масса народу осталась без занятий и без хлеба. Бумаги падают; ажиотаж на бирже растет; всякая предприимчивость глохнет; многие торговые фирмы обанкротились. Одним словом, беда, беда со всех сторон!
"А еще мой отец хотел"… – шептала я про себя, выходя на улицу.
Моя приятельница оказалась дома. Графиня Лори Грисбах была мне товаркой во многих отношениях. Обе мы были дочерьми военных генералов, недавно вышли замуж за офицеров, а теперь состояли соломенными вдовами. В одном она перещеголяла меня: у нее не только муж, но еще и двое братьев ушли в поход. Лори, к счастью, была не из пугливых, она твердо верила, что
– Ах, дорогая Марта, как мило с твоей стороны прийти ко мне! Только почему ты так бледна и расстроена… надеюсь однако, никаких дурных вестей оттуда?…
– Нет, слава Богу. Но и то, что есть, достаточно печально.
– Ты хочешь сказать: наши поражения? Ну, знаешь, им не надо придавать большой важности. Не сегодня-завтра мы можем услышать о громкой победе.
– Победим ли мы, или будем побеждены, война сама по себе, все равно, ужасная вещь… Не лучше ли было бы совсем уничтожить ее?
– Ну, а тогда зачем же существовали бы военные?
– Да, зачем? – Я подумала немного и прибавила: – Тогда, конечно, не было бы и военных.
– Что за вздор ты мелешь! Вот была бы скука: везде одни штатские! Брр!! У меня мороз подирает по коже! К счастью, это невозможно.
– Невозможно? Вероятно, ты права. Я хочу верить этому, иначе трудно понять, почему давно так не сделалось.
– Что не сделалось?
– Да не последовало отмены войны. Впрочем, нет: это было бы все равно, что отменить землетрясение.
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Что касается меня, то я очень радуюсь этой войне, в надежде, что мой Людвиг отличится. Для братьев это также очень выгодно: производство у них шло до того туго, что подобный шанс…
– Давно ли ты получила письма от своих? – перебила я. – Здоровы ли они все трое?
– Признаться, давненько не было никаких известий. Но ведь ты знаешь, как часто прерывается почтовое сообщение, а после форсированных маршей или сражений нападает такая усталость, что уж, разумеется, каждому не до писем. Впрочем, я и не беспокоюсь. У моего Людвига и у братьев на груди освященные ладонки. Мама своими руками надела их всем троим…
– Ну, а представь себе, Лори, такую войну, где у всех солдат в обеих армиях были бы ладонки на шее? Значит, пули не ранили бы тогда никого, а улетали в облака, не причиняя вреда?
– Я не понимаю тебя. Ты недостаточно религиозна. Вот и твоя тетя Мари говорит то же самое.
– Но почему ты не ответила на мой вопрос?
– Потому что в нем скрыта насмешка, над тем, что для меня свято.
– Насмешка? Нисколько… Просто разумное рассуждение.
– Разве ты не знаешь, что человеку грешно забываться и судить о вещах, которые стоят выше его разума?…
– Ну, ладно, я замолчу. Пожалуй, ты права, Лори: вникать в некоторые вещи совершенно бесполезно… У меня с недавних пор поколебались многие из прежних убеждений, и этот душевный разлад причиняет одни мучения. Если же я разубедилась бы в необходимости и пользе затеянной войны, то никогда не могла бы простить тем, которые…
– Ты хочешь сказать: Луи-Наполеону? Конечно, он низкий интриган…
– Дело не в том, он ли или кто другой были главной причиной зла; я хочу только непоколебимо верить, что война вспыхнула не по чьей-нибудь воле, а просто "разразилась", как эпидения, как взрыв вулкана…