Доля правды
Шрифт:
Шацкий скис, упав головой на руль. Только не это! Только не очередной патриотический бред! Да еще в сопровождении этой католической, полной нетерпимости и графоманства песни. Мы — лучше, вы — хуже, нас наградить, вас наказать; если уж на то пошло, он не видел большой разницы между «Боже, Ты, который…» и гимном Хорста Весселя [104] . По крайней мере, у немцев не было столько скулежа и подвывания. Он застегнул пиджак, нацепил на лицо стальную маску прокурора и вышел в холодный, пропахший туманом и влагой вечер. Не прошел и десяти шагов, откуда ни возьмись — Маршал. С обеспокоенным лицом полицейский заступил ему дорогу.
104
Официальный
— А что вы тут, пан прокурор, делаете?
— Гуляю, — рявкнул Шацкий. — Звонил дежурный, сказал, что поступил сигнал.
— Да ну его, этого Ноцуля, — махнул рукой Маршал. — Усердный уж больно, тут ведь, в сущности, ничего не происходит. Молодежь малость подвыпила, пошумела, а соседи перепугались, решили, что заваруха начнется.
— Вот так себе взяла и подвыпила, и факелы зажгла? — Шацкий не мог понять, почему в глазах у Маршала такое беспокойство. В чем дело? Он решительным шагом направился в сторону сборища, горланящего «Марш-марш, Полония». А то как же! Без песни чокнутых националистов не обойтись!
Было их около дюжины, возраст — от семнадцати до двадцати пяти, одни — бухие, прочие — с факелами. Что они здесь делают? Шацкий слышал, что традиционным местом сбора сандомежских националистов является (по непонятным причинам) старое кладбище советских солдат на окраине города. Пищевой техникум не вязался у него с храмом записных патриотов. Загадка вскоре прояснилась — поодаль, за учебным корпусом находилось небольшое еврейское кладбище. В свете уличного фонаря и факелов был виден лапидарий — многометровая пирамида, сложенная из отдельных надгробий.
Польский воин, жизнь отдай За народ, за отчий край, —рычали парни в черных футболках, —
Марш-марш, Полония…Интересно, знают ли они, что марш написан на украинскую мелодию, подумал Шацкий.
Первым его желанием было разогнать эту шоблу, пока не слетелись газетчики и не тиснули, что сандомежский шериф вместе со своими верными преторианцами преследует евреев, виновных в ритуальном убийстве. Браво, пан прокурор! Так держать! Sieg Heil!Любопытно, что во всем мире таблоиды любят раздувать ксенофобию. Прекрасно знают, что их вечно непросыхающий и избивающий свою жену читатель больше всего нуждается в том, чтоб ему показали врага, которого он может обвинить во всех своих бедах. После минутного колебания Шацкий преодолел первое желание, подозвал Маршала и велел ему как можно скорее вызвать Шиллера и три «воронка» из Тарнобжега.
— А зачем, пан прокурор? — у Маршала чуть ли не слезы стояли в глазах.
— Живо, — прикрикнул Шацкий, и, видимо, было в его голосе нечто такое, отчего полицейский в два прыжка оказался возле патрульной машины. Но через минуту вернулся.
— Понятное дело, молодежи делать нечего, а в голове одно дерьмо, — он снова принялся за свое. — Патриотический кружок организовали. Ведь все лучше, чем наркотики.
— Патриотический кружок?! Фашиствующие молодчики, вот он ваш кружок. — Шацкий свирепел с каждой минутой.
— Там мой парень, пан прокурор. Разогнать их — и все дела.
Шацкий одарил его ледяным взглядом и собирался было резко осадить, но вспомнил о своей Хеле, не желающей с ним видеться, отстранившейся от него, блекнущей даже в воспоминаниях. Кто он такой, чтоб соваться с родительскими
— У нас свобода собраний! — гаркнул в их сторону смуглый брюнетик весьма неарийской внешности. — До наступления ночной тишины имеем право петь. Хрена с два что нам сделаете!
Шацкий улыбнулся ему. Статья бы нашлась, только он рассчитывал усыпить их бдительность, это с одной стороны, а с другой — спровоцировать своим присутствием и присутствием полиции.
— И свобода слова! — крикнул другой, уже скорее лебенсборновского [105] типа. — Мы можем говорить все, что захотим, не заткнете рот полякам!
105
Лебенсборн («Источник жизни») — организация для подготовки «расово чистых» матерей и воспитания арийских младенцев, основана рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. На Нюренбергском процессе признана преступной.
И опять это не до конца правда, но Шацкий продолжал улыбаться.
— Вальсок, что ли? — крикнул корешам брюнетик, и все подхватили песню на мелодию шлягера, который в свое время пел Ежи Поломский [106] :
Жил на свете ловкий гой, Хитрый гой, умный гой, Не давал жидам спокойно жить. А жиды сказали «Ой!», Все жиды сказали «Ой! Надо таки гоя усмирить!»Шацкий подавил смех. Свадебный хит, переделанный на антисемитские попевки, придавал мероприятию дух кафешантана. Парни добрались до припева:
106
Ежи Поломский (р. 1933) — польский певец и актер.
С одной стороны, он испытывал удовлетворение, потому что они попали под статью, но с другой — чувствовал себя изгаженным. Он верил, что в начале каждого деяния стоит слово, что слова о ненависти порождают ненависть, о насилии — насилие, а о смерти — смерть. Каждая известная человечеству резня начиналась с говорильни.
Мы черномазым вмажем И пидоров уроем, И новый крематорий Для всех жидов построим.Аккурат с последним выкриком возле них затормозила полицейская машина, из нее вышел Шиллер. В джинсах и черной водолазке он выглядел как морской волк. На хор патриотической молодежи даже не взглянул, сразу подошел к Шацкому.
— Что это еще за представление? — рявкнул он.
— Прошу прощения за хлопоты, но необходима ваша помощь. Мне подумалось, что будет лучше, если вы усмирите своих выкормышей, прежде чем к этому городу как к мировому скансену антисемитизма потянутся толпы паломников. У нас и без того хватает проблем.