Доля правды
Шрифт:
— Дай угадаю: евреи?
— А откуда легенды, что детей затаскивали в «Волгу», чтоб потом кровь из них высасывать, а? Не думаешь, что одно соответствует другому?
— Правильно, одно вранье соответствует другому. Одинаковая чушь. Как только пропал ребенок из-за того, что родители запили или за ним не следили, сразу же появляются колдуньи, евреи, цыгане, черные «Волги» и все такое прочее. Неужели ты не понимаешь, что это сказки?
— В каждой сказке есть какая-то доля правды, пусть даже самая маленькая.
— Не
— Именно потому что с высшим образованием, я знаю, что в истории не бывает вещей черных или белых. Можно разглагольствовать о кошерном и шабате, а делать совсем другое. Думаешь, когда Израиль воевал с Ливаном, они в субботу прекращали стрелять? То-то же.
— А тебя не учили, что в истории поляки убивали евреев, а не наоборот? Что именно поляки организовывали погромы и поджоги, а во время оккупации были не прочь донести на какого-нибудь ребенка, которого прятали в лесу, или подцепить еврея на вилы, если тому чудом удалось бежать?
— Это лишь одна из версий истории.
— А в другой евреи по ночам охотятся на детей? Боже, невероятно!
— Давай договоримся, что теперь они охотятся иначе. Теперь деньги значат больше, чем бочки с гвоздями. Какой банк сегодня в нееврейских руках? Какой банк в Польше — польский? А таким способом высасывать кровушку лучше, чем гвоздями.
— Ясное дело. Ты лучше возьми да врежь второй замок в дверь, чтоб у тебя ребенка не похитили. Такой толстенький католический бутуз, хватило бы на мацу для всего города.
— Думай, что несешь, баба, — вот тебе мой совет. Думай, что говоришь о моем сыне.
— Или того хуже — могут ему в банке счет открыть, вот будет трагедия-то, когда от каждого поступления на счет нашего Анджейка эти пархатые обогатятся. Клянусь Христом Богом, не допустим этого! Наш Анджеек всегда будет держать деньги под матрасом!
Ксендз Марек и его прихожанка Анеля вели разговоры за столом у нее на кухне. Отдадим им должное: поскольку добрый Бог наделил Анелю даром крепкой веры и еще большим кулинарным талантом, из кухни чаще доносилось энергичное чавканье, нежели теологические дискуссии.
— Ой, грешу-грешу, знаю, что грешу, а к тому же поздновато, уходить пора. Но коли вы настаиваете, пожалуй, совсем маленький кусочек, вон тот, сбоку, с корочкой запеченной, больше всего такой люблю. Святой Фома, отведавши вашего творожника, тут же бы привел еще одно доказательство существования Господа нашего.
— Ну что вы, ксендз, все бы вам шутки шутить.
— Из-за таких вот шуточек снова придется отдавать сутану портному. А тут надо бы скорее похудеть, туристы приезжают, хотят на отца Матеуша взглянуть, а не на какого-то там толстяка.
— Да что вы такое говорите? Вы хорошо выглядите.
— Слишком хорошо.
— А что вы, ксендз,
— Ой, поднимается-поднимается. Я даже, пани Анеля, вот что об этом на днях подумал: мы должны учиться на картинах этого Прево, ведь каждое убийство, каждая ненависть и каждый оговор — это всегда плохо, и мы должны этого остерегаться. Любой фанатизм плох, любая прикраса плоха, даже если кто-то прикрашивает с добрыми намерениями.
— Красиво, ксендз, говорите.
— Конечно же есть масса истолкований картины. И сдается мне, что говорит она о важной на сегодня проблеме абортов, ведь в старые времена такая проблема тоже существовала, и будто бы они умели делать аборты.
— Кто? Евреи?
— Неизвестно, евреи ли или еще кто, но только им подбрасывали младенцев уже после аборта.
Пан Станислав, меж друзей именуемый Стефаном, будучи дипломированным экскурсоводом, двадцать три года проводил экскурсии по Сандомежу. В данный момент он заканчивал ужин в ресторане гостиницы «Башня». Пригласили его бухгалтеры некой строительной фирмы, которым он весь день показывал свой любимый город.
— Может, я, конечно, и староват, но до войны я не жил и, как там на самом деле было, понятия не имею. Но если рассуждать логически: в Польше да и в мире масса всяческих сект, верно?
— Верно.
— И в сектах этих — нам ведь по телевизору показывают — случаются самоубийства, случаются также и убийства. Верно?
— Верно.
— Сатанисты, к примеру, и прочие. То есть если разобраться логически, то в истории могли ведь существовать и различные еврейские секты?
— Ну, могли.
— И такие секты могли страшные дела творить?
— А то как же.
— Вот тут-то, видно, и собака зарыта, и на картине запечатлена память о таковых страшных делах.
Пани Хелена, как и все старые жители города, знала евреев не только по деревянным фигуркам, которые теперь продавали в сувенирных магазинах. В этот один-единственный день пани Хелена перестала быть обузой и стала авторитетом, который знает, как оно бывало в старые времена. А она, как и большинство тех, что жили в довоенном польско-еврейском городке, никаких бочек не помнила, зато в памяти у нее осталось, как они в теплые денечки все вместе загорали на берегу Вислы. Об этих теплых денечках и думала она, когда внизу внучка спорила со своим мужем.
— Сильвия говорит, что не посылает, зачем рисковать. Пусть ребенок дома посидит, тогда ничего с ним не случится. Ты ведь знаешь, какая тут легенда.
— Может, бабульку спросим, она-то ведь помнит, как там до войны было с еврейчиками.
— Точно, пойдем наверх. Только, Рафал, не говори «еврейчики», это просто отвратительно.
— А как же мне говорить? Иудеи?
— Говори без этой уменьшительной формы… осторожней на последней ступеньке… Ба, ты спишь?