Должна остаться живой
Шрифт:
Она увидела входящую под арку женщину.
Ей надо бежать, глянуть, что это он выбросил из сумки, но руки и ноги дрожали и словно приросли к месту. Она стояла в замешательстве.
Женщина добрела до места, где только что был Ромка, остановилась, начала разглядывать что-то под ногами. Потом быстро наклонилась, схватила что-то и спрятала в сумку. И тоже быстро оглянулась по сторонам. Совсем как Ромка.
Майя онемела. Женщина — куда подевалась её немощь? — быстро проходила мимо. Майя в отчаянии загородила женщине дорогу, сделать
— Тётенька, отдайте, это Юрика… нас Пузо обобрал, тётенька, отдайте! Юрик же умрёт, он же маленький! Это Пузо выхватил… он из шестой квартиры. Он мазурик и вор! Он для Юрика выбросил! Будьте добреньки, отдайте…
Женщина молчала, прижимая к груди сумку, сначала она хотела оттолкнуть Майю, чтобы пройти, потом вдруг замешкалась, сказала быстро и нервно:
— Что же это… что же это со мной? Грабить, что ли, на большой дороге… ребёнка… Прости меня, девочка, бери скорей, а то… а то я могу убежать…
Она выхватила из сумки банку со сгущёнкой, пакетик и сунула Майе поверх пальто. Майя не веря, не спуская с женщины глаз, подбородком придвинула пакет поближе к плечу и пошла, не чувствуя ни ног, ни ноши. Она не оглянулась, было страшно: она чувствовала, что женщина глядит ей вслед… В парадной на лестнице она облокотилась на перила, перевела дух и так постояла немного.
Мама вязала. Тревожно стучал метроном. Стоявшая на краю стола коптилка освещала мамины руки, всё остальное в комнате было сумрачно и неясно.
Недоумённо мама взглянула на ввалившуюся запыхавшуюся низенькую фигуру в пуховом платке и длинной до пят шубе. Платок сполз вошедшей на глаза, а в руках она держала что-то, завёрнутое в очень знакомое пальто. Сама не зная почему, Наталья Васильевна заволновалась.
— Вы к кому, гражданка? Я вас спрашиваю, что молчите? Кто вы?
Она отложила вязанье, встала и ждала, чем странная фигура объяснит своё появление в её комнате. Та, не отвечая, подошла к дивану и уложила то, что несла в руках, потом сдернула на затылок платок.
— Господи, Майка, ты ли это? — узнала мама запропавшую дочку.
Не веря своим глазам, она обошла её, потом подошла к дивану. Майя виновато забормотала:
— Не пугайся, это я. А это — Юрик. У него никого нет. Все у него убитые и умершие. А это шуба, я её не украла, мамочка, мне просто нечего было надеть. Видишь… лежит в пальто Юрик… он чуть не замёрз в доме… в квартире. Разве не узнаёшь? Это чтобы меня дворник не узнал. Не идти же мне по такому морозищу в одной твоей кофте? А Юрик живой… он бы умер, мамочка, если бы я не принесла его сюда. И потом, туда придут воры или бандиты… я не знаю…
Майя видела, что мама готова взорваться шумными упрёками, но пока молчит. Майя торопилась, объясняла, у неё прохватывало дыхание, она останавливалась, чтобы секунду передохнуть.
— Мамочка, какая ты стала непонятливая! Это всё очень просто. Дай отдышаться, у меня и в
Наталья Васильевна понемногу успокаивалась.
— Ты не беспокойся, мамочка, он умный. И у него есть еда. Правда, это хорошо, что есть немного еды? Пузо несчастный оставил, мазурик. Я теперь знаю, как защищаться. Если бы он мне сломал руку или убил, я бы его первая убила. Это Пузина бабушка тогда на лестнице лежала. Они выбросили свою бабушку, а сами грабят людей и чуть ведром не убивают.
Она бестолково суетилась. То начинала снимать кофту, то бросалась к дивану. Быстро выставила банку и пакетик с мукой. И поминутно подбегала к Наталье Васильевне, гладила её по щеке, целовала.
— Так это они выбросили бабушку? Как кошку на лестницу. Все об неё запинаются. Хотя бы… То-то я чувствую… О, Господи, нелюди. Ты что мне зубы заговариваешь, откуда это всё?
— Они вся семья мазурики, правда, мамочка? Кроме бабушки, правда? А это я… я потом всё расскажу. Ты не поверишь, как было страшно!
В потёмках — а на парадной лестнице и днём потёмки — Майя наскочила на настоящего мертвеца. Старая женщина с незакрытыми глазами лежала вдоль стенки на ступенях. Мимо стенки Майя как раз и пробиралась на свой пятый этаж.
Майя споткнулась и упала на неё. Сначала она не поняла, на чём лежит, потом, ощупав рукой холодное задубевшее тело, вгляделась, вскрикнула и кубарем слетела вниз.
Только на улице она пришла в себя и отдышалась. Сердце колотилось везде, только не на своём обычном месте. Домой она вернулась по чёрной лестнице, тщательно ощупывая ногой и рукой каждую ступеньку. Мама тогда горестно сложила руки, словно в молитве, и печально сказала:
— Не знаешь своей судьбы… Как же выбросили на лестницу? Господи, неужто все нити рвутся между людьми, господи помилуй, не дай дожить до этого!…
Вспомнив сейчас мамины горькие слова, Майя уже не боялась, что она выставит её с Юриком, заставит унести его обратно.
Майина мама взяла со стола коптилку, подошла с ней к мальчику.
Он вытаращил на свет глаза и залопотал что-то восторженно и быстро.
Наталья Васильевна крепко призадумалась.
— Мамочка, можно он моим братом будет? Я буду его нянчить… сама. Я буду кормить, пелёнки… ну… грязные эти стирать… я сумею…
— Мы не имеем на него прав. Ладно, разберёмся, пусть пока побудет у нас. Не нести же его обратно к покойнице… К тебе приходила бабушка Фридриха. Говорит, пропал он, не ночевал дома три дня. И ты добегаешься, неслух! Чтоб носа не высовывала, понятно?
От неожиданности Майя села. Как — пропал? Он же на фронт убежал с патронами и с её фонариком… И вовсе он не хулиган, жаль, что у него жёлтые глаза и на носу много веснушек ростом с муху.
Она думала и глядела, как её мама качает головой и пеленает Юру.