Должок кровью красен
Шрифт:
– Да ладно тебе, не за что… Сашку-то своего накормила?
– Ага.
– Что тут у вас новенького произошло?
– Василия Захаровича из дому выгнали, а хату его под экскаватор пустили.
– Что, квартиру он новую получил?
– Да нет. Комнату в богадельне. Приют для инвалидов и престарелых называется.
– Да быть того не может! Это же его дом!
– У нас, Ваня, все может быть…
Подперла Катя Ефимова кулаком подбородок, пригорюнилась.
И, вздохнув тяжело, рассказ повела.
– Постой, постой, Катя. Менты, говоришь? Они что, сами от себя работали?
– Не
– На того они работали, кому надо было Василия Захаровича из дому выставить.
– Зачем его из дому выставлять?
– Затем, что мешал его дом кому-то.
– Кому мешал?
– Да неужто не ясно? Тому, кто на Залинии Диснейленд свой гребаный строит! Тому, кто поджог организовал, чтобы участок под строительство расчистить! Сама подумай, кому этот пожар выгоден был! Ну?!
Вскрикнула Катя и тут же рот ладошкой прикрыла испуганно.
– Ты чего это, Иван? Да неужели и впрямь…
Осерчал Зарубин немного от непонятливости такой. Только воздуха в легкие набрал, чтобы объяснить, как видит в двери приоткрытой: подъезжает к дому ментовский «уазик» в полной боевой раскраске. Аж передернуло Ивана – понятно, по чью душу пожаловали. Развернулся он резко назад, в сторону окна. А там уже черный «БМВ» стоит. Открывается дверь лимузина, и выходит из-за руля крючконосый кавказец – тот самый…
Взглянул Иван через щелочку меж дверью и косяком – выходят из «УАЗа» четверо милиционеров. К забору подходят поспешно, калитку открывают. С автоматами, в бронежилетах, в шлемах, как и положено на спецоперациях. Сейчас небось дом по периметру оцепят.
Обернулся назад и видит: следом за кавказцем крючконосым из «БМВ» еще двое вылезли. Тоже кавказцы. Хари наглые, в себе уверенные. Один молодой, в куртке кожаной, правую руку в кармане держит. Другой – постарше, и тоже правая рука в кармане. И тоже вроде бы вдоль фасада рассредотачиваться собрались.
Прокрутились в голове Зарубина все возможные версии бегства, и понял он: шансов на спасение у него практически нет. Впрочем, один-таки есть, но совершенно ничтожный.
– Ложись! – Иван крикнул и, Катю приобняв, тут же под широкий стол с ней повалился.
А с крыльца уже шаги доносятся. Кавказцы или менты? Да какая теперь разница! Хрен редьки не слаще…
Нащупал Зарубин рядом с собой бутыль «Столичной» и, голову приподняв, в приоткрытую дверь ее бросил.
– Граната! – кричит испуганно. – Щас рванет всех вас на хрен!
Плюхнулось в сенях что-то мягкое, клацнуло железо о доски – это, видать, пассажиры «уазика» кулями на пол повалились.
Поверили, стало быть. Чего уж не поверить – их небось надрачивали на то, что опасного преступника будут брать, который, возможно, вооружен и очень опасен. А если милиционеры в армии курс молодого бойца хорошо усвоили, должны они помнить, что стандартное замедление у ручной противопехотной гранаты – четыре-пять секунд после выдергивания чеки. Вот эти-то четыре-пять секунд у Ивана и есть…
Вскочил Зарубин и в два прыжка в сенях оказался. Но не для того, чтобы у ментов табельное оружие отбирать, а чтобы бежать из дому. Глупо, конечно, – милиционеры, которые теперь калачиками на полу прихожей свернулись, бритые затылки ладошками защищая, в любой
Правильно говорят, что смелость города берет! Только Иван на крыльцо выскочил, а из сеней – беспорядочная стрельба. Но не в ту сторону, куда Зарубин побежал, а по окошку. Видать, дошло до самого умного милицеонера, что вовсе не гранатой из комнаты шуганули, поднял он голову, в зал по инерции бросился, и первое, что увидел за окном, – незнакомого мужика с пистолетом, да еще и кавказца вдобавок ко всему. Вот и отреагировал адекватно…
И тут – началось! Прямо-таки Голливуд какой-то! Никогда еще в городе такой стрельбы с сорок третьего года не слыхали!
Сыпанули осколки стеклянные наружу. Ухнули за окно вазоны с геранями да столетниками. Штукатурка на стене под пулями захрустела. Жалобно дзинькнуло зеркало и тут же со стены свалилось, звоном своим на мгновение пальбу заглушив.
Лежит Катя под столом, от страха голову руками прикрыв, и не видит, что происходит. А происходит вот что: менты из-за дверей по окну разбитому короткими очередями стреляют, а со стороны улицы по залу одиночными выстрелами лупят зло. Короче говоря, милиционеры кого-то из кавказцев подъехавших за Ивана приняли. А кавказцы, ментов не видя, а лишь стрельбу из дома заслышав, решили, в свою очередь, что это Иван по ним палит.
Все это, конечно, ужасно смешно, если бы не погром в хатенке.
Всего только две минуты стрельба продолжалась, пока и те, и другие не разобрались, что к чему, и перестрелку не прекратили. Но за время это разгромили они зал, как Батый со своими татаро-монгольскими нехристями стольный град Киев. Ни одного стекла целого не осталось! Мебель попорчена, зеркала побиты, стены изрешечены, а на полу – куски штукатурки размером с Иванов кулак!
И, что самое смешное, ни с той, ни с другой стороны никто даже царапины не получил.
Бросились милиционеры Ивана искать – да где там! Ушел, подлец, огородами.
4
Черен лицом Семен Геннадьевич Коноплев и душой зол. Еще бы ему не злиться! Еще б ему мордой не чернеть!
Мало того что подчиненные из угрозыска обосрались жидко!
Мало того что теперь по факту стрельбы в доме гр. Михеева Н. С. внутреннее расследование проводить надо! Мало того что горпрокуратура за стрельбу по полной программе наедет! Мало даже того что с людьми Булата Амирова отношения серьезно подпорчены! Так еще и опасного преступника Зарубина упустили…
– Гр-р-р-р… – скрипит зубами Семен Геннадьевич, объяснительную старлея Родионова читая: «…И, бросив в подъехавший наряд милиции учебную противопехотную гранату, скрылся, воспользовавшись возникшим замешательством…»
Дочитал товарищ майор объяснительную, на Родионова взгляд поднял.
– Так, дорогой. – Коноплев урчит. – Пособничество опасному преступнику. Неправомерное применение табельного оружия. Превышение полномочий. Должностной подлог. На сколько лет все это тянет – сам посчитаешь? Или хочешь прокурора в репетиторы?