Дом аптекаря

Мэтьюс Эдриан

— Ваш отец Эммерик.

— Мой приемный отец Эммерик. Он был хранителем, а главным предметом хранения был я. Платой, разумеется, была картина — так хотели ван дер Хейдены. Все произошло в первые дни войны. Потом нацисты заставили продать картину. И Эммерик, и Сандер знали ее истинную ценность, но что он мог поделать? Пришлось продать. Эммерик хотел отдать тысячу флоринов семье Лидии. Он хоть и мизантроп, но человек на редкость честный. Это его главный недостаток. Ван дер Хейдены не единственные, кому он помогал. Участвовал

в Сопротивлении. Свои обязательства по контракту исполнял, надо отдать должное, отлично. Я старался делать для него, что мог. А вот ты меня разочаровала. Могла бы и сама догадаться. Претензия Эммерика на картину — это моя претензия. Картина — цена, уплаченная Лидией, чтобы избавиться от меня. Эммерик действует от моего имени. В конце концов, по закону картина моя. Лидия отказалась от нее, когда отказалась от меня.

— Почему вы не упомянули об этом в заявлении?

— Я хотел вернуть картину. Мы хотели вернуть картину. Но не ценой унижения Лидии. Никто не желал раскрывать ее тайну. Люди любопытны. Думаю, Эммерику Лидия даже нравилась, хотя они и не разговаривали больше полувека.

— Картины больше нет, — пробормотала Рут. — Она была на барже. Теперь — на дне.

— Туда ей и дорога.

— Лидия бы так и сказала. И не только она одна. Вы читали письма?

— Читал. Спасибо, что нашла.

По дороге медленно проехала машина. Свет фар прополз по комнате. Коснулся юкки у камина, прошелся по восьми серебряным рожкам меноры на каминной полке, отбросил длинные серые тени на стену и пропал. На мгновение он вырвал из темноты фотографию Сандера, гордо позирующего на фоне отеля «Америкэн» — в вельветовой шоферской кепочке, с кожаной папкой под мышкой.

С улицы донесся смех двух проходящих мимо женщин.

Взгляд Рут снова упал на подушку.

Эрланд пристально посмотрел на нее.

— Мертвое невозможно напрямую превратить в живое.

— Кто ваш отец?

Он слабо улыбнулся:

— Человек, переживший бесчестье.

«Сандер, — подумала Рут. — Его отец Сандер». Кровь застыла у нее в жилах. Теперь все стало окончательно ясно.

Эрланд вдруг оказался на середине комнаты.

Она вскочила.

— Должен признать, ты мне очень не нравишься. Ты из тех людишек, которые суют нос в чужие дела, не заботясь о чувствах других. Как и большинство, ты руководствуешься в своих действиях только любопытством и своекорыстием.

Между ними стоял телевизор.

Эрланд остановился и, глядя на нее с нескрываемой злобой, опустил руку в карман.

Рут не стала ждать. Она сконцентрировалась и выбросила ногу, целя в верхний край телевизора.

Стекло лопнуло…

Эрланд пошатнулся и упал.

Рут выскочила в коридор.

Боже, Боже…

Дверь, как она и боялась, была закрыта на задвижку и цепочку.

Рут рванула цепочку.

Руки не слушались. Пальцы дрожали.

Она слышала, как он поднимается, медленно, неторопливо, зная, что время на его стороне.

Задвижку заело.

Рут с ужасом поняла, что тянет ее в другую сторону.

Скиль

был уже за спиной.

Она повернулась к нему.

Он шел, глядя на Рут так, как будто они встретились на приеме и он никак не мог вспомнить ее имя. Полуопущенное веко придавало ему немного сонный вид. Второй глаз был широко открыт. Каждая из половинок его лица имела собственное выражение. Одна фиксировалась на ней, другая словно заглядывала в неведомую даль.

Она чувствовала его запах — от него пахло сигаретами.

Скиль вытащил из кармана то, что искал. Завязанный в петлю электрический шнур.

— Нет, — прошептала Рут.

— Да. Придется. — Он произнес это почти с сожалением. — Мы зашли слишком далеко.

Рут повернула защелку и рванула дверь на себя.

Скиль ухватился за дверь рукой и удержал ее.

Щель была слишком узка, чтобы выскользнуть через нее на улицу.

Она из последних сил тянула дверь на себя, но сил этих было явно недостаточно. И тут Рут поняла. Поняла, что нужно делать. Она перестала тянуть дверь и толкнула ее. Толкнула, навалившись всем телом.

Этого он не ожидал. И отреагировать не успел.

Дверь захлопнулась, вдавив пальцы в косяк. Что-то хрустнуло.

Скиль отпрянул, прижав к груди окровавленную руку, и негромко застонал. Словно не веря в случившееся, посмотрел на бессильно повисшую кисть. И перевел взгляд на Рут. В глазах его было что-то вроде упрека. Голова втянулась в плечи.

Другая рука была в порядке, но что-то ушло из него.

Скиль как будто забыл, что собирался делать.

Рут смотрела на него как загипнотизированная. Он уже потерял к ней интерес, словно мысли разбежались и он не мог их собрать.

Звуки машин. Скрип тормозов. Голоса — настойчивые, громкие. Стук в дверь.

Скиль почему-то нахмурился, повернулся и скрылся в комнате матери.

Свободна.

Рут открыла дверь.

Первой по ступенькам взбежала Бьянка. За ней — другие, с пистолетами в руках. Последним шел Смитс в длинном, неуклюжем пальто и шапке-ушанке. В руке у него тоже был пистолет.

— Подождите. — Рут встала у них на пути. — Подождите.

Она медленно вернулась в дом и прошла к двери в комнату. Эрланд стоял на коленях возле кровати, прижав к виску сморщенную старушечью руку. Глаза его были закрыты. Петлю он держал в окровавленных пальцах, как четки.

Полицейские уже вошли в комнату. Смитс потянул Бьянку за рукав. Все остановились, вопросительно глядя на Рут. Обессиленная, она прислонилась к стене.

— Дайте ему пять минут, — едва слышно прошептала она. — Пожалуйста, сделайте, как я говорю. Дайте ему пять минут.

ЭПИЛОГ

Мастерская Дреста по ремонту и комплектованию морских судов

Восхождение по лестнице далось Майлсу нелегко. Сначала появилась голова, потная и пыхтящая. Голова повернулась и оглядела жилище, устроенное на крыше мастерской и дополненное крохотным садом.