Дом аптекаря

Мэтьюс Эдриан

— Витамины. Цинк и магний. Сто миллиграммов в день. Впрочем, такой молодой девушке, как вы, подобная дрянь ни к чему. А на меня не смотрите. Знаете, как говорят: свеча вспыхивает перед тем, как погаснуть.

— Чепуха!

— Не говорите так, леди. Я стар и легкораним. К тому же мне лучше знать, о чем идет речь.

К ним подошел Майлс.

— Здесь чертовски холодно, — потирая руки и переминаясь с ноги на ногу, пожаловался он.

— Пять минут, и мы в полном вашем распоряжении, — бросил Фишер.

Потом

они обошли кругом парк, на который выходили Музей Стеделейка, Музей Ван Гога и Концерт-холл.

— Я помню эту картину. Видел ее в Альт-Аусзее, — рассказывал американец. — Она хранилась отдельно от других работ, в одной из самых глубоких шахт.

— AR 6927. В Линце она проходила под этим номером, — кивнул Майлс.

— AR означает Аркана. Хлама там хватало, больше всего было книг. Труды по алхимии, оккультизму, химии, естественной истории. Камни с рунами. Разные масонские артефакты. Чаши, кубки, мантии — все древнее. Черт! Настоящая пещера Аладдина. Было даже немного жутковато — идешь по туннелю и вдруг натыкаешься на груду такой вот ерунды. И повсюду мистические символы.

— Вроде тех, что на задней стороне картины, — заметила Рут.

— Майлс показал мне перед собранием. Не помню, чтобы мы видели их там, в Мюнхенском коллекционном пункте, но это и неудивительно. Там всякого хватало.

— Сзади есть доска, и, чтобы что-то увидеть, надо ее снять, — пояснил Майлс.

— Тогда все понятно. Нам было не до того. Впрочем, мы ведь в Мюнхене и не задержались.

— Значит, нацисты интересовались оккультизмом, — пробормотала Рут.

Фишер рассмеялся.

— Дайте вашу руку. Нет, другую, без перчатки.

Она протянула руку.

Американец достал из кармана шариковую ручку и нарисовал что-то у нее на ладони.

— Что это? — спросил он.

Рут посмотрела на рисунок.

— Свастика. Только перевернутая. Она ведь, если не ошибаюсь, была чем-то вроде символа удачи у древних римлян, да?

— Верно. И не только у них. Свастику Гитлеру предложил Фридрих Крон, дантист и оккультист из Штайнберга. Гитлер ее принял, но развернул в другую сторону.

— Чтобы подразнить судьбу, — сказал Майлс.

— Да, дразнить судьбу было его любимым занятием. Гитлер, можно сказать, подвинулся на оккультизме. Особенно его интересовал Ландульф Второй Капуанский, знаток черной магии. Другим приверженцем чернокнижия был Гиммлер. Того привлекали розенкрейцеры и колокола.

— Колокола?

— Он считал, что колокола Оксфорда обладают волшебной силой, которая делает город недоступным для нацистской авиации.

— Шутите? — недоверчиво спросил Майлс.

— Нисколько. Нацисты даже учредили бюро по оккультизму. Между прочим, они запрещали другим заниматься черной магией, конфисковывали труды по оккультизму. Оно и понятно, ведь если следовать их логике, то великий маг мог быть только один. Догадываетесь кто? Объектом прямо-таки

мистического поклонения стало для Гитлера священное копье, известное также как копье Лонгина, или копье судьбы. То самое, которым Христу проткнули бок, когда он висел на кресте. Это копье — или то, что таковым считалось, — было частью сокровищ Габсбургов. Когда Гитлер приехал в Вену и объявил аншлюс, то первым делом перевез сокровища в Германию. Подобно Карлу Великому, фюрер верил, что судьба никогда не изменит тому, кто владеет этим копьем.

— История показала, что он ошибался, — улыбнулась Рут.

— Интересно, однако, такое совпадение: союзники завладели сокровищами Габсбургов как раз в тот день, когда Гитлер застрелился. Или наоборот.

— А как насчет алхимии? — спросила Рут. — Что особенно интересовало его в алхимии? Я попросила одного человека попытаться раскрыть шифр на задней стороне картины, но мы уже знаем, что большой символ обозначает философский камень.

— То есть мы предполагаем, что нацистов интересовала не сама картина, а те непонятные заклинания на ее обратной стороне. Так?

— Так, — кивнул Майлс. — Мы считаем, что их привлекли именно значки и цифры. Ситуация напоминает известную дилемму с курицей и яйцом. Послушайте, кто-нибудь хочет кофе? Мы могли бы зайти в кафетерий у Музея. Стеделейка.

— Он у нас такой изнеженный, хотя и большой, — сказала Рут Фишеру. — Давайте поскорее доставим его в тепло.

Они повернули к музею.

— В сознании большинства людей философский камень означает золото, верно? А алхимия сводится к превращению одних веществ в другие.

— Мы знаем, что это невозможно, — вставила Рут.

— А приходилось ли кому-либо из вас слышать о Франце Таузенде? Химик, работал в двадцатых годах в Мюнхене. Согласно его теории, каждый атом вибрирует на строго определенной, свойственной только ему частоте. Он полагал, что если добавить к выбранному элементу нужную субстанцию, то частота колебаний изменится, а сам элемент превратится в другой. Ходили слухи, что Таузенду удавалось превращать в золото некоторые неблагородные металлы. Гитлер в то время сидел в тюрьме после неудачной попытки мятежа, но у него был сообщник, некий генерал Эрих фон Людендорф.

— Главный немецкий стратег в годы Первой мировой войны, — добавил Майлс.

— Совершенно верно. Тот еще сумасшедший. Ярый антимасон.

— Если не ошибаюсь, он баллотировался в президенты?

— Да, но проиграл Гинденбургу. После этого Людендорф начал собирать деньги для новой нацистской партии. Ему удалось заинтересовать опытами Таузенда нескольких крупных германских промышленников. Таузенд провел для них показательный опыт: расплавил в тигле немного оксида железа и кварца, на следующий день добавил какой-то белый порошок, и когда все остыло — оп-ля! — в тигле обнаружился кусочек золота.