Дом без воспоминаний
Шрифт:
Когда мать и сын наконец добрались до парка Эштрела, было уже почти одиннадцать, жара стала сильнее. Всякий раз, приходя в этот обширный городской парк, Элиза вспоминала, как в детстве дедушка водил ее сюда посмотреть на старого льва Пайвы Рапозу: зверя держали в клетке у входа с проспекта Педру Алвареша Кабрала. Если хорошенько постараться, даже через столько лет можно было чуть ли не наяву ощутить, как сжимал ее ручонку добрый старик, шедший рядом. От деда пахло одеколоном и бриллиантином. Но он умер раньше, чем смог увидеть Дариу, так же как и
В парке было мало людей. Наверняка все они съехались с разных концов города, ища прохлады в этот душный день. Элиза катила коляску по обсаженным деревьями аллеям, время от времени останавливаясь, чтобы поправить сумку, которая все время сползала с плеча. Они миновали «музыкальную беседку», старинную конструкцию из литого чугуна, где в летние вечера выступали с концертами небольшие оркестры, и конный манеж, в данный момент закрытый.
Мать с сыном направлялись к небольшому озерцу.
Проходя мимо фонтанчика, Элиза набрала воды в пустую бутылку, которую захватила из дома, смочила руку и приложила к затылку Дариу, чтобы тот не перегрелся: мальчик возмущенно вскрикнул, ощутив эту ледяную ласку.
Они выбрали место в тени столетнего платана, Элиза вынула ребенка из коляски и наблюдала, как он, счастливый, бегает среди деревьев. Тем временем она разложила полотенце на траве и стала готовить бутерброды с колбасой, сыром и майонезом: пора перекусить.
Они съели все, что принесли с собой, и выпили почти всю воду. Крошки приберегли для уток и лебедей, которые подплыли к берегу, привлеченные угощением.
Утро промелькнуло быстро, а после обеда они, обнявшись, заснули на лужайке. Проснулись уже в пятом часу. Вокруг не было ни души, воздух застыл неподвижно; и если бы не пение цикад, Элиза подумала бы даже, что время застыло в единственном, бесконечно длящемся миге безмолвия.
– Смотри, мама! – Дариу увидел что-то в траве, метрах в десяти от них.
То был дешевенький синий мячик. Кто-то его забыл.
– Можно я поиграю? – спросил мальчик.
Элиза огляделась: вдруг тот, кто потерял мяч, все еще поблизости – тогда надо вернуть находку. Но никого не было.
– Поиграем вместе, – объявила она, вставая с травы и снимая сандалии. – Давай – кто кого.
У нее не было друга, который мог бы заменить Дариу отца, и время от времени ей приходилось брать на себя такую роль, заниматься тем, чем обычно мужчины занимаются с сыновьями. Например, играть в мяч, изображая того или иного знаменитого футболиста.
Элиза Мартиньш считала, что она ничем не хуже любого мужчины, даже лучше того труса, который удрал, оставив ее беременной, и теперь, наверное, наслаждается солнечным деньком у бассейна своей роскошной виллы в Сетубале. Но она понимала, что в некоторые игры мальчик предпочел бы играть с отцом.
К счастью, Дариу был еще слишком мал, чтобы осознать разницу. Хотя однажды она слышала, как он, говоря по своему игрушечному телефону, называл собеседника папой.
– Ну что, готов? – спросила она сына, заняв позицию между двумя деревьями. – Я буду великий вратарь Витор Баия, а ты кем хочешь быть?
– Криштиану Роналду, – как всегда, ответил Дариу и сунул игрушечный
Элиза хотела сказать, чтобы он отложил игрушку хотя бы на время матча, но, решив не выходить из роли, не стала настаивать.
У мальчика была неважная координация, и мяч чаще всего оказывался далеко за рамкой воображаемых ворот. Но он вкладывал в игру всю душу. Пряди светлых волос слиплись от пота, щеки раскраснелись, стали похожи на спелые яблоки: мальчик выбился из сил, но, судя по сияющей улыбке, вовсе не хотел прекращать игру.
Элиза Мартиньш благословила про себя того, кто оставил на лужайке грошовый мячик: давно она не видела сына таким счастливым.
Так называемый «Криштиану Роналду» приготовился пробить пенальти, закрепив тем самым победу в решающем матче на кубок парка Эштрела, и Элиза глядела, как Дариу устанавливает мяч и берет длинный разбег. Очевидно, что, куда бы мяч ни полетел, Витор Баия его пропустит.
Дариу бросился бежать к синему мячу. Поднял правую ногу и ударил с носка. Мяч взвился в воздух и пролетел слева от Элизы по изящной, точной параболе. Она вытянула руки, чтобы, по крайней мере, сделать вид, будто пытается отразить удар, но даже если бы она пыталась по-настоящему, у нее бы ничего не вышло, и это ее наполнило гордостью: сын точно пробил по воротам.
– Го-о-ол! – закричал Дариу и запрыгал по траве. Элиза тоже закричала и захлопала в ладоши.
Когда они закончили ликовать, молодая женщина обернулась и заметила, что мяч откатился на пять или шесть метров, к самому берегу озерца. Она туда направилась. Пока шла, думала, какой славный выдался день: наверное, он навсегда запомнится, и они с Дариу будут еще долго обсуждать этот матч – быть может, даже тогда, когда сын вырастет, а мать постареет. Подобрав синий мячик, Элиза обернулась, чтобы спросить у сына:
– Что скажешь, если…
Но слова замерли у нее на губах, и она тотчас забыла, о чем хотела спросить.
Дариу нигде не было.
– Дариу! – громко позвала она. Никакого ответа. – Дариу! – повторила мать. Но и на этот раз никто не отозвался.
Куда же он запропастился?
Она вернулась назад, стала искать сына, но ее окружал неоглядный зеленый простор, лишь кое-где перемежаемый деревьями. Не может быть, чтобы за столь короткое время мальчик успел уйти за пределы видимости, это просто нелепо. Как долго шла она, повернувшись к нему спиной? Секунд десять?
– Ладно, ты выиграл, – сказала она, думая, что ребенок спрятался за каким-нибудь стволом, хотя отчаяние подспудно поднималось в ней.
Никто не вышел из-за ствола.
– Если это шутка, то мне не смешно, – проговорила Элиза, но голос, вместо того чтобы звучать сурово, стал пронзительным от тревоги, которая вот-вот обернется страхом.
Он никогда так не поступал, думала Элиза, прочесывая окрестности. Мой Дариу никогда так себя не вел. Он послушный мальчик.
Единственное объяснение – земля разверзлась и каким-то образом поглотила его. Тогда, воображая несчастный случай, она пригнулась к траве, высматривая открытый люк или водосток. Но ничего такого не обнаружила.