Дом Черновых
Шрифт:
— Я — случайно, — сказал он, разводя руками. — Не спится, вот и брожу по городу. Сна нет. — Он вздохнул и добавил печально: — Нет сна.
Все недоуменно, а потом испуганно посмотрели на него.
— Посидите с нами.
— Выпьем за интеллигенцию.
Валерьян улыбнулся.
— Нет, благодарю вас, мне обязательно нужно идти.
— Куда? Теперь два часа ровно. Все закрыто.
— В лечебницу.
Проститутки насторожились, опасливо переглянувшись.
Странный посетитель приподнял шляпу, повернулся к двери и быстро вышел из пивной.
— Не в себе, — качая головой,
— Ужасти какие! — хором сказали проститутки. — Все может быть. Похоже, что ненормальный, а здоровый какой: как он об пол-то шваркнул!
Все засмеялись.
В это время фельдшерица в лечебнице говорила по телефону:
— Открылось кровотечение из кровеносных сосудов.
— Сейчас приеду! — был ответ. — Немедленно, того, вызовите ассистента.
Через несколько минут профессор вошел в комнату Наташи. Больная лежала в прежней позе. Бинт около шеи весь покраснел от крови.
— Носилки! — скомандовал хирург. — В операционную!
Явились доктор-ассистент и два служителя с носилками.
Наташу перенесли в операционную. Профессор, в белом халате, с засученными рукавами, вошел в высокую белую комнату, ярко освещенную электрической люстрой. Наташа лежала на длинном белом операционном столе. Ассистент и фельдшерица приготовили инструменты, зажгли спиртовку.
— Вы слышите меня? — громко спросил больную хирург.
— Слышу, — прошептали бледные губы.
— Сейчас мы будем делать прижигание. Будет немножко чувствительно… Соберите всю вашу силу воли. Вспомните всех, для кого вы хотите жить, — и будьте мужественны.
Наташа, не открывая глаз, невнятно прошептала чье- то имя, но не отца, матери, мужа или сына: она прошептала имя доктора Зорина.
Сняли окровавленный бинт. Обнаружилась страшная рана, искусно зашитая, но сквозь шов источавшая тоненькие струйки крови. Хирург быстрыми движениями пальцев что-то делал около раны, ассистент с напряженным видом, предугадывая и ловя его жесты, быстро подал ему маленький блестящий предмет.
Хирург нащупал им в ране тоненькую жилку, зацепил и вытянул ее. В тот же миг ассистент поднес к кончику жилы кусочек раскаленной добела проволоки. Запахло жареным мясом.
Врачи работали быстро, напряженно, с нервным подъемом. Они щипцами вытягивали перерезанные жилы и прижигали их раскаленным железом.
Наташа вынесла эту пытку, не теряя сознания, не издав ни единого стона.
Профессор снова зашил и забинтовал рану. Ассистент держал ее руку, наблюдая пульс.
— Спасена! — тихо сказал старик.
Ее перенесли обратно и положили в прежней позе на постель. Профессор взял бледную, бессильную руку Наташи и сам сосчитал биение пульса.
— Есть перебои и выпады… но это ничего… Главное, того, сделано. Удивительная живучесть!
— Редкий случай, — взволнованно заметил ассистент, все еще бледный от нервного напряжения. — После такой инквизиции я и сам всегда лежу два дня с головной болью.
— А как же я-то? — улыбаясь, возразил хирург. — Случается, в день несколько операций, коллега.
— У вас, профессор, стальные нервы.
— Страдалица, — прошептала фельдшерица, вздохнув. — За что такие муки?
Профессор пожал плечами.
— За грехи родителей Тяжелая, того…
В дверь постучали. Фельдшерица вышла и через минуту воротилась.
— Там, внизу, муж пришел, спрашивает, все ли благополучно. Хочет видеть больную…
Профессор нахмурился.
— Скажите — все, того, благополучно. Видеть нельзя. Теперь три часа ночи. Что он?
Фельдшерица вышла.
Врачи начали снимать с себя белые халаты.
Больная лежала в глубоком забытьи. Грудь ее медленно и тяжело дышала.
— Я очень опасался, того, за исход, — шепотом сказал профессор, — но — удивительная нервная система! Теперь — спасена, года на три, на четыре.
— Под счастливой звездой родилась, — заметил врач.
— Ну, чтобы под счастливой — я бы не сказал. Обреченная. Жертва вырождения. А жаль. Замечательно хороша собой.
Профессор пожал руку ассистента и вышел.
После всех скитаний по заграницам и больницам, едва оставшись в живых, Наташа снова очутилась в мрачной обстановке дома Черновых. Такова была судьба дочерей Чернова: всю жизнь они бегали из родительского дома и всегда возвращались обратно с обожженными крыльями. Наташа побывала в когтях смерти и вернулась с глубоким шрамом около горла, с вышедшими из орбит глазами, в которых оставалось выражение ужаса даже тогда, когда она смеялась.
Операция замедлила развитие страшной болезни, но последствия остались: измученное сердце билось неровно, как бы прихрамывая; иногда происходили сердечные припадки, сердце начинало биться с бешеной скоростью, и тогда Наташа лежала с компрессами на груди. Валерьян бросал работу и звонил к доктору Зорину. Если это случалось поздно ночью, посылали Василия на черновском рысаке. Казалось, что Наташа вновь умирает. Валерьян опять переживал бессонную ночь страхов и тревог за ее жизнь, на несколько дней выходил из колеи, теряя способность к работе. Но приезжал Зорин, неизменно бодрый, изящный, веселый, оставался наедине с больной — и все как рукой снимало. Достаточна было его появления, чтобы Наташе сразу стало легче: она верила, что в мире нет другого врача, кроме Зорина, который так понимал бы ее болезнь, верила, что он всегда может спасти ее, как спас когда-то, в момент уже наступившей предсмертной агонии. Больное сердце было преисполнено веры в мудрость Зорина и благодарности к нему. Припадок обыкновенно через полчаса проходил бесследно, и Наташа опять несколько недель чувствовала себя здоровой. Доктор обнадеживал, что больная со временем выздоровеет окончательно.
Характер Наташи после операции заметно изменился: она стала веселой, жизнерадостной и болтливой, чего у нее не было даже в годы девичества, когда она считалась здоровой. Стала завивать барашком свои остриженные волосы, шила новые платья, желала нравиться. Совершенно исчезла свойственная ей прежде задумчивость. Валерьян верил в близкое выздоровление жены, обрел способность работать и только в дни припадков временно испытывал тревогу.
Наташа казалась ребячливей, чем прежде, как бы впала в детство. Психика ее, угнетенная прежде, переродилась после операции, таинственная печаль исчезла вместе с вырезанным кусочком железы. Наташа стала новым человеком, с другим характером. Валерьян считал это признаком выздоровления.