Дом для изгоев
Шрифт:
– Да уж, вы, видать, издалека едете и не в курсе, что в Аманке постоялый двор неделю, как сгорел. Да что ж я стою-то… Проходите, садитесь, а тогруха вашего племянник мой обиходит, а дочка тем временем комнату приготовит. Эй, Тирра, Янно! А ну сюда! Нечего отлынивать, гости прибыли!
Мы вошли в большое помещение, служившее обеденной залой, и уселись за один из столиков. В общем, всё выглядело примерно так, как в исторических фильмах – чистая деревянная стойка, за которой на полках стояли глиняные и стеклянные сосуды – явно с крепкими напитками, недавно вымытый и ещё влажный пол из светло-жёлтого камня, деревянные столики
Однако почтенный хозяин постоялого двора явно гордился этим пёстрым кошмаром и с гордостью заявил:
– Изволите видеть, гости дорогие, у меня постоялый двор не просто дыра какая-то: и чисто, и еда вкусная, и вредных насекомых в комнатах нетути, и простыни меняем после каждого гостя… И малевание художественное, прямо, как в лучших благородных домах.
Мы с Шером переглянулись… и ох, большого же усилия нам стоило сдержать смех и изобразить восхищение этими шедеврами. А более закалённый дядюшка Матэ даже поинтересовался:
– Кто же автор этого малевания? Воистину, оно потрясает воображение.
– Да жил тут у меня художник один… в стеснённых обстоятельствах. Денег у него не было, вот я и взял картинами, а то были одни голые стены – совсем не благородно. А сейчас прямо, кто сюда ни заглядывает – все восхищаются, - словоохотливо ответил Шушан, на зов которого наконец-то явились помянутые Тирра и Янно. Девушка, одетая в характерную для этих мест клетчатую юбку, поверх которой был накинут вышитый белый фартук, сразу же стала накрывать на стол, споро таская с кухни блюдо за блюдом, а мальчик-подросток немедленно отправился обихаживать тогруха. Домочадцы дядюшки Шушана мне тоже понравились – оба румяные, весёлые и улыбчивые. А уж за восхитительного вкуса стряпню я готов был простить ему даже жуткие картины на стенах.
В процессе завтрака дядюшка Матэ рассказал хозяину постоялого двора о цели нашего путешествия и о том, что мы хотим открыть в Шар-ан-Талире сапожную мастерскую, а племянника отдать в учение к живописцам, поскольку здоровья он слабого и надёжному ремеслу выучиться не способен.
Заготовленная легенда никакого удивления у Шушана не вызвала, он её даже одобрил:
– Что же, дело хорошее. Будет парень на жизнь зарабатывать. Малевание-то - это верный кусок хлеба, хороших малевальщиков и благородные ценят. Правильно, правильно… А сынок-то у тебя как? Гож для сапожной работы?
– Очень даже гож, - ответил дядюшка Матэ. – Всю науку превзошёл. Хороший помощник будет. Мирен сына звать. А племянника – Реш.
Когда мы закончили завтрак, и Тирра убрала со стола, Шушан почесал в затылке и заметил:
– Слушай-ка, почтенный Матэ… Понимаю, ты с дороги
Ничего необычного в этом предложении не было, и дядюшка Матэ согласился. Я сходил в повозку за инструментом и уселся на низенькой скамеечке на вольном воздухе. Тирра и Янно приволокли мне целую кучу самой разной обуви – от вполне прилично выглядящей и требовавшей только мелкого ремонта до немыслимого вида опорков. Но когда я работал в сапожной мастерской – приходилось чинить и не такое, пенсионеры – народ небогатый. Так что я невозмутимо рассортировал всю выданную мне обувь и приступил к работе.
Шер со стопкой листов бумаги и угольной палочкой в руке пристроился рядом, делая наброски. Увы, когда мы жили на мельнице, за этим занятием я видел его редко – слишком уж мы были заняты. И вот сейчас Шер, явно соскучившийся по любимому занятию, с головой ушёл в работу. Я минуты две полюбовался им – уж слишком вдохновенное было у Шера лицо – чисто Леонардо да Винчи за работой. Но долго этим заниматься было некогда – пора было отрабатывать питание и проживание. Я выбрал себе пару девичьих, явно Тирриных, сапожек со стёртыми набойками и принялся за починку.
Прежние навыки вспоминались легко, я менял набойки, делал аккуратные заплатки, прошивал разошедшиеся швы, менял протёршиеся подошвы… в общем, делал из заношенных опорков приличную обувь. И разогнулся только тогда, когда закончил последнюю пару и трактирщик тронул меня за плечо:
– Эй, парень… Как тебя… Мирен… заработался ты совсем. Но молодец, всё починил. Давай-ка обедать. Заработал, уважаю. Хорошо тебя отец выучил.
– Благодарю, - кивнул я и поднялся со скамеечки. Шер тоже отложил стёсанную почти до конца угольную палочку и протянул восхищённой Тирре один из своих набросков, с которого девушка улыбалась словно живая.
– Гоже, спасибо, - разглядев рисунок, кивнул Шушан. – Тебе бы краски поярче, а так – гоже. Вот подучишься – и будет из тебя знатный малевальщик. Прям, как тот, чьи картины в обеденном зале висят.
Я чуть не хихикнул, но сдержался. И тут прямо от ворот раздался голос:
– Эй, Шушан! Я смотрю, ты сапожника нанял… Парень, ты закончил? Тогда прими от меня заказ.
Я мысленно сплюнул. Есть хотелось сильно, но… Ремесленник от заработка не отказывается. Так что я внимательно глянул на визитёра… и мысленно сплюнул ещё раз. Личность, посетившая постоялый двор, выглядела на редкость непривлекательной.
Нет, ничего особо отталкивающего в мужчине не было – высокий, плечистый, явно сильный, лицо вполне себе нормально, да и одет для селянина неплохо. Единственная особая примета – тонкий белый рубец, тянувшийся от уголка правого глаза через всю щёку. Но и это не делало его внешность отталкивающей. Наконец я понял, в чём дело. Глаза. Бледно-голубые, холодные глаза того, кто не раздумывая воткнёт нож в грудь кому угодно ради собственной выгоды. В прошлой жизни мне приходилось встречаться с подобными типами, и всегда это значило, что по мою душу явилась большая подляна. Нет, жалеть о встрече в конечном итоге приходилось им, но мне стоило большого пота и крови всякий раз выпутываться из сложной ситуации.