Дом-фантом в приданое
Шрифт:
Но… как он не отдаст роман, он тоже не знал. Тетка вон какая здоровая!
— Ты покойному Племянникову служил? Служил! Он тебе платил? Платил! — неожиданно сказала тетка. — Давай делись!
— Чем? — не понял ошалевший от такого поворота Жорж.
— Денежками, чем, чем!.. Зелененькими делись!
— Да нет у меня никаких денег!
Последний гонорар он истратил на «скульптуру». Купил в лавке небольшой бюстик Наполеона, который стоял теперь у него на столе. Иногда они с императором беседовали — о судьбах
— Ты, чай, думаешь, что я дура, — сказала тетка беззлобно. — А я не дура. Я, милый ты мой, совсем не дура. Покойник-то на динамите подорвался? На динамите! А откуда у него динамит? А оттуда, что бомбы он делал и разбойникам продавал! Это теперь всякий знает, что бомбы, которые террористы взрывают, все самодельные, и покойник их делал, так?
Жорж от изумления открыл рот.
— Ты бородищей-то не тряси, — произнесла Люба деловито, — не поможет. Я-то знаю, сколько баксов за это отваливают, за бомбы! И знаю, что ты у него правая рука был!
— Я?! — поразился гений. — Я правая рука?!
— Ты. Ты! — Она начала раздражаться. — Ты думаешь, я не слышала, как вы в сочельник перед моей квартирой сговаривались и преступные планы строили? Или забыл?
Жорж Данс решительно ничего такого не помнил.
Ну, разговаривал он иногда с дядей Гошей о своих делах на лестнице, но чтоб про бомбы — никогда!
— Сговаривались, сговаривались! Он тебя просил, чтоб ты ему помог! Говорил, что ты в армии в саперах служил! А раз ты в саперах служил, значит, ты подрывник и есть!
Она вдруг поднялась из кресла и пошла на Женю грудью.
— Ну, признавайся! Ты покойного подвзорвал и на весь наш дом покушался?! Ты, поганец! Небось денежки-то сполна получил, а делиться не хочешь!
Женя отступал, видя перед собой только жирные шевелящиеся губы, покрытые толстым слоем красной краски.
— А теперь вот, если не хочешь, чтобы я в милицию пошла и там на тебя заявила, давай мне половину денег, и точка!
— Да нет у меня денег!
— Куда дел, поганец?!
— Нет и не было никогда! Какие бомбы! Сумасшедшая баба!
— Я?! — взвизгнула Люба. — Сам такой! Сам сумасшедший! Сам баба!
И она ухватила Жоржа Данса за бороду и сильно рванула вниз. Жорж взвыл, слезы потекли у него из глаз, и он двинул кулаком вперед и, кажется, попал, потому что гадалка завизжала и бросилась на него, но бороду не выпустила и стала молотить его свободной рукой.
— Ах ты, дерьмо собачье, хрен моржовый! Денег у него нет! Я покажу, как у тебя денег нету!
— Пошла вон! Пошла! Вон пошла!
— Что?! Что здесь происходит?
Дерущиеся не обратили никакого внимания на глас вопиющего в пустыне. Принадлежал он Владлену Филипповичу Красину, который с любопытством заглядывал в квартиру и, увидев свалку, округлил глаза и отскочил обратно на площадку.
Жорж Данс выл и пинался, Люба молотила
— Чегой-то тута?
По лестнице, привлеченная шумом, поспешала ничейная баба Фима в валенках и салопе, и, завидев ее, Владлен Филиппович галантно приподнял свою твердую шляпу, словно повстречался с Фимой на прогулке в скверике.
— Ба-а! — закричала баба Фима, заглянув в квартиру гения, и глаза у нее зажглись радостным и хищным кошачьим огнем. — Размахалися! А ну-тка, дай-ко и я поддам!
Она ловко подоткнула подол темной юбки в мелкий деревенский цветочек, выставив жилистые ножки в нитяных чулках кисельного цвета, выбрала момент, изловчилась и наподдала по заднице гадалке Любе.
— У-у, коровища жирная! — И забежала с другой стороны, чтобы наподдать писателю, но оскорбленная Люба, не ожидавшая нападения сзади, отпустила бороду классика и впилась Фиме в косу. Старуха взвизгнула и повалилась, и Владлен Филиппович вошел в квартиру и покачал головой с осуждением. Тут Женя, метивший в Любу, промахнулся и съездил ему по очкам, и Красин взревел, и вся компания выкатилась на площадку.
— Я те покажу, как людей взрывать! — выла Люба. — Я те покажу, как денежки прикарманивать!
Снизу бежали какие-то люди, но на них никто не обращал внимания.
На пороге стоял Олежка, и вид у него был растерянный. Откуда-то сверху неслись завывания, крики и удары, а также ругань, брань, сквернословия, нецензурщина и звуки сечи.
Стены сотрясались.
— Господи, — сказала Олимпиада растерянно и выглянула из-за двери, — что происходит?! А мы сидим и ничего не слышим!
— Опять твои аборигены подрались, — пояснил Олежка брезгливо и сделал движение, чтобы войти в квартиру. — Я поднялся посмотреть и ушел! Там кошмар просто!
Олимпиада вытолкала его из прихожей и выбралась на площадку.
На третьем этаже происходило нечто невообразимое.
— Господи, — опять пробормотала она и посмотрела на Олежку. Тот покивал, соглашаясь с тем, что ужас что такое происходит, и в это время из квартиры Тихоновой показалась привлеченная шумом Люсинда, а за ней Добровольский, как всегда, невозмутимый.
Увидев Люсинду, Олежка разгневался чрезвычайно.
— Липа! — воскликнул он, перекрикивая шум сечи. — Липа, я же просил, чтобы ее здесь не было!
— Террорист! Бомбист проклятый! — неслось с верхнего этажа. — Весь дом хотел подорвать!
Добровольский подвинул Олежку с дороги и пошел было наверх, но тут случилось еще одно невероятное происшествие. Дверь в четвертую по счету квартиру на площадке второго этажа распахнулась, и на пороге возник высокий парень в джинсах и черной майке. Он что-то жевал и щурился на свет.